Михаил Барановский - Последний еврей

Наша история начнется и закончится в провинциальном южном городке. Здесь стоят невысокие дома, в которых живут люди с невысокими доходами и скромными желаниями. И на тесных улочках встречаются маленькие вывески: «МИНИ-МАРКЕТ», «МИНИ-БАР», «МИНИ-КАФЕ» и даже «МИНИ-АБОРТЫ».

Мужчина в сером костюме выходит из продовольственного магазина. Это Илья, человек, переживающий кризис среднего возраста, экономический кризис, творческий кризис и абстинентный синдром, как бы подтверждая затертую, как серый костюм, мысль о том, что беда никогда не приходит одна.

Шарф на шее никак не вяжется с костюмом, но выдает в нем (в Илье) свободолюбивую, мечущуюся натуру. В руках у него авоська, которая свидетельствует о консерватизме ее владельца, а также о том, что в ней – два-три десятка куриных яиц. Вдруг одно яйцо проскальзывает в ячейку сетки и вопреки всем законам физики не разбивается, а катится по асфальту. Илья наклоняется, чтобы поднять яйцо, но в этот момент из внутреннего кармана пиджака выпадает бутылка водки и в отличие от яйца разбивается насмерть. Несколько секунд Илья смотрит на мокрое пятно и мелкие осколки. Когда первый шок проходит, он со всей силы грохает авоську с яйцами о тротуар.

Самое колоритное место в городе, конечно, базар. Любите ли вы базар так, как люблю его я? Это вряд ли.

– Почем эти страсти? Почем эти кровавые куски? – спрашивает на выдохе Рахиль Иосифовна у торгующего мясом выходца с Кавказа.

– Дама, посмотрите, это же не мясо! Это мармелад.

– Молодой человек, я прошу вас, огласите приговор.

– Триста рублей за это чудо вы называете приговором?

Внезапно из-за спины Рахили Иосифовны появляется полная пожилая женщина:

– Здравствуй, дорогая! Вы еще не уехали?

– Ирочка, привет! Все евреи в этой стране делятся на тех, кто уехал, и на тех, кто думает, что уедет. Так что сидим на чемоданах.

– По-моему, уже лет десять, – бесстрастно констатирует Ирочка.

– Ну, ты же знаешь: пока погром не грянет, еврей не перекрестится.

– Ну, как вы? Как Илюша? Чем он занимается?

– Ой, не спрашивай!

– Что такое?

– Пишет пьесу. Называется «Жизнь – говно!».

– Да? Это очень актуально.

– Посмотри, что стало с этим мясом! – резко меняет тему Рахиль Иосифовна.

– Что?

– Оно теперь стоит пятьдесят рублей!

– Как ты думаешь, кто виноват?

– Ты еще спроси – «что делать?».

– Надо ехать?

Известно, что как самые сочные фрукты, так и самые красивые женщины произрастают в южных городах. За доказательствами далеко ходить не надо. Вот вам явное тому подтверждение. За столиком одного из летних кафе Анна – определенно привлекательная особа неопределенного возраста: между тридцатью и сорока, и ее подруга – Нина, отставная фотомодель, а ныне домохозяйка по социальному положению, а по призванию – бездельница, прожигательница жизни и мужских сердец. Сейчас у Нины в разгаре новый роман.

– Он армянин, Сурен, – рассказывает Нина. – Здесь у него сеть обменных пунктов.

– Валютчик? – гвоздит Анна.

– Нет. Просто он на девяносто процентов состоит из баксов. – Нина предпочитает более развернутые характеристики.

– А что оставшиеся десять процентов? – брезгливо интересуется Анна.

– То, что ты подумала, плюс нос.

– Господи, и этим он зарабатывает кучу денег!

– Не отвлекайся. Так вот, он повез меня в Сочи, знакомить с родителями.

– На кого он больше похож: на маму или на папу? – пытается издеваться Анна.

– Во всяком случае, носом – на маму, а… кошельком, видимо, на отца. Они замучили меня своим хашем.

– Чем-чем они тебя замучили?

– Темнота! Хаш – народное армянское блюдо из баранины, – терпеливо разъясняет Нина. – Там этот хаш на каждом углу, как у нас пункты обмена валют. Один жир! Просто ужас! Посмотри, как меня разнесло от этого хаша.

– Это тебя не от хаша разнесло, а от Сурена.

– Ой, только не завидуй! А то сглазишь.

– Главное, чтобы тебя Борька не сглазил за Сурена.

– А что Борька? Я его вижу? Он уходит – я еще сплю, он приходит – я уже сплю, – вяло оправдывается Нина.

– Может, спать надо меньше?

– С кем? С Суреном или с Борькой? – искренне недоумевает Нина.

– Нет, ты все-таки дура. Если раньше я еще сомневалась…

– Я, по-моему, этого никогда не скрывала.

– Это точно. Может, за это они тебя и любят, – самоуспокаивается Анна.

– Ладно, что это мы все про меня. Давай делись сокровенным.

– Я поняла – мне нужно уехать, эмигрировать.

– Куда?

– Не знаю, неважно… В Америку, в Германию, В Израиль, наконец…

– Ты что, еврейка?

– А что, только евреи хотят эмигрировать?

– Уже даже евреи не хотят. Уже никто никуда не едет. Все только возвращаются.

– А я не как все.

– Ты шутишь?

– Я серьезна, как никогда.

– А что тебя, собственно, здесь не устраивает?

– Да все меня здесь устраивает. Только я устала, понимаешь? Устала от всего того, что меня вполне устраивает. Я хочу все начать с начала, все изменить. Говорить на другом языке, встречать других людей на улице, дышать другим воздухом…

– Отлично! А что с Мишкой?

– А что с Мишкой?

– Мишку возьмешь с собой?

– Нет, сдам в детский дом.

– Ты вообще в своем уме? Куда ты собралась! Да еще с ребенком! Тебе уже за тридцать: грудь обвисает, гипоталамус обмякает, жопа сморщивается… Кому ты там нужна?

– А кому я здесь нужна?

– Ну, и что ты собираешься делать?

– Нужен фиктивный брак. Нужен еврей. Какой-нибудь безденежный еврей, которому я оплачу все затраты, связанные с выездом, а он за это на мне женится и возьмет с собой куда-нибудь: в Израиль, в Америку или в Германию… По большому счету мне все равно.

– Где ты видела безденежного еврея?

– Ну, в семье не без урода.

– Первый раз в жизни вижу женщину, которая хочет выйти замуж за нищего, урода, при этом еще и еврея!

– Нина, фиктивно!

– Ну, и найди себе красивого, умного, богатого еврея и выйди замуж по любви.

– Нет, ты точно дура. Зачем такому, во-первых, уезжать отсюда, во-вторых, со мной?

– Ты сама полная идиотка. Посмотри в зеркало! Ты же себе цены не знаешь!

– Это ты себе цены не сложишь. А у меня грудь обмякает, гипоталамус сморщивается, жопа обвисает…

– Да ладно тебе, ты все перепутала… А мне и здесь хорошо. У меня Сурен есть.

– Сурен – штука такая: сегодня есть, а завтра – нет.

– На завтра у меня Борька есть… Еще со вчера.

– И Борьки завтра может не быть.

– Да что ж ты такое говоришь, гадюка! – выходит из себя Нина.

– Прости меня, родная, – спохватывается Анна, – это я сдуру, прости. Я не это имела в виду.

– Да ладно, не бери в голову. Ты знаешь, я для тебя на все готова. Найдем тебе самого уродливого, самого нищего, такого еврея, что еще поискать. Отправим тебя к матери в Германию, а я буду наезжать с Суренчиком. Он все оплатит по гамбургскому счету. Все, побежала, мне пора. Ауф видер зеен!