Ирина Лобусова - Копи Хаджибейского лимана

Алена закричала. К ним уже со всех сторон бежали люди. Володя с силой стукнул ее головой о стену. Она продолжала кричать.

— Я убью тебя! — в ярости шипел он.

Верный помощник Сосновского Савка изо всех

сил вцепился в его руки, и кое-как сумел их разжать. Всхлипывая, Алена сползла вниз по стене.

— Да что с тобой?! — Савка продолжал держать начальника. — Приди в себя, успокойся!

Володя дрожал. Он, мирный, спокойный и воспитанный человек, испытывал такую слепящую ярость, что на какое-то мгновение полностью растерял все остатки благородства и хорошего воспитания. Он ненавидел эту женщину с такой силой, что действительно готов был ее убить. Эту ненависть подхлестывало обжигающее чувство обиды — рана, которую нанесла ему Алена, была очень сильной.

— Убирайся! — выкрикнул он. — И больше никогда не смей появляться в моей жизни! Ни копейки ты от меня больше не получишь! Поняла? Ни копейки! Убирайся! Пошла вон!

Поднявшись на ноги, боком, неуклюже Алена двинулась к дверям. Только сейчас Сосновский заметил, что вокруг них собралась толпа — все сотрудники вывалили из своих комнат и с огромным интересом следили за семейной сценой главного редактора.

— Чего уставились? И вы тоже все пошли вон! — заорал он. Затем, оттолкнув верного Савку, который все еще продолжал его удерживать, бросился в свой кабинет.

В ресторане «Этюд» на Дерибасовской дым стоял коромыслом! Недавно открывшееся заведение пользовалось большим успехом. Цены в нем были самыми высокими в городе, а напитки — сплошь заграничными, контрабандными, хотя все местные жители прекрасно понимали, что контрабанда вся изготавливается недалеко — за углом, по соседству. Однако множество различных факторов сделали заведение самым модным в городе. А высокие цены привлекали только состоятельную публику. Ужинать в «Этюде» было делом престижа — принадлежностью к касте, в которой было принято «лопнуть, но держать фасон», соря деньгами и умело пуская пыль в глаза.

Финдиректор заготконторы по продовольствию Давид Агоян был завсегдатаем «Этюда» с самого момента открытия ресторана. И ни у кого не возникал вопрос, как скромный государственный служащий, сидящий на госзарплате в 40 червонцев, может быть завсегдатаем самого дорогого заведения в городе.

Агояна все знали — через его руки текли мощные финансовые потоки, он получал грандиозный теневой доход, который делил с верхушкой большевиков, — разумеется, все было тайно. А потому Агоян был большим человеком в городе. Его не трогали ни чекисты, ни бандиты: на первых он имел компромат, а вторым платил процент, потому беспрепятственно и ворочал миллионами.

Агоян был деловит и неболтлив, оттого до сих пор и ходил по земле — чекистам выгодно было держать его под своеобразным контролем, в поле зрения, вместо того чтобы пустить в расход. Но была у него слабость, которая время от времени грозила подпортить его репутацию сразу во всех кругах. И слабостью Агояна были женщины.

Эгоистичный, капризный, в личных отношениях несообразительный, Давид был лживым бабником. Именно лживым. Способность лгать как дышать, с трепетом глядя в глаза, он впитал с молоком матери. И где-то лет с 14-ти успешно пользовался этим вовсю. Агоян лгал всегда, каждой женщине, с которой встречался в своей жизни. Но, будучи настоящим профессионалом своего дела, творил эту ложь так убедительно, что мало кому удавалось изобличить его.

Вот и в этот вечер Давид сидел в «Этюде» с очередной барышней — тонконогой, изящной, коротко остриженной брюнеткой лет 25-ти. Судя по цветастому откровенному платью свободного покроя, барышня принадлежала к артистическим кругам — была либо хористкой, либо статисткой. Некая свобода в ее одежде — слишком короткая юбка, слишком глубокое декольте — это демонстрировала.

— Я тебя больше всех люблю, милая, — убежденно говорил Агоян барышне, держа ее за руки и преданно глядя в глаза, ничуть не смущаясь тем, что это была их первая встреча. — Я все ради любви сделаю, милая. Наша встреча не случайна. Милая моя, королева прекрасная, наша любовь с самого первого взгляда! Я ничего подобного в жизни еще ни к кому не чувствовал. Я тебя никому не отдам!

Барышня, убрав руку, изящно отпила дорогое шампанское, кивнув в такт его словам.

— Я большой человек в городе, милая, — вошел во вкус Агоян, — все эти большевики у меня в кулаке. Деньги у меня их, много денег. Все брошу к твоим ногам, милая моя. Только тебя я всю жизнь и ждал. Любовь у нас будет, семья. Увидишь, как мы заживем!

— Да откуда у большевиков деньги? — кокетливо смеялась «милая». — Скажешь тоже!

— Много денег... И все у меня, — Давид был уже заметно пьян.

— Не поверю, пока сам не покажешь. Вот пригласишь в гости — пойду, — кокетливо надула губки барышня.

— Пока нельзя, милая. Родственники ко мне приехали. Сестра родная. Полная квартира людей! Тетя с братом, два племянника и сестра отца. Нельзя ко мне. Лучше пойдем в гостиницу.

— Ну вот еще... — обиделась барышня. — По гостиницам не хожу! Какие такие тайны у тебя, если в квартире столько людей! Обворуют они твои деньги!

— Э, не скажи. Сейф у меня с секретом, не простой... — Пьяный Агоян журчал не умолкая. Э... знаешь — соединен с участком электрическим звонком. Только ключиком открывается...

— Да ну, скукотища... — снова надула губки барышня. — Что ты мне такое скучное рассказываешь! Ты лучше о любви расскажи...

— Люблю я тебя, милая! Больше всех люблю! Милая, всю жизнь ждал! — привычно затараторил Давид в знакомом для себя русле.

К закрытию ресторана ему все же удалось уговорить барышню пойти в гостиницу — меблированные комнаты по соседству, в одном из переулков. Пьяно смеясь, она поднималась по ступенькам. За ней плелся такой же пьяный Агоян.

— Хочу еще шампанского! — Барышня с разбегу плюхнулась на плюшевое покрывало гостиничной кровати. — Немедленно!

И, кокетливо задрав юбку, выставила ногу в ажурном черном чулке. Шампанское немедленно появилось. После первого бокала шум в голове Давида усилился. А после второго он бесчувственно растянулся на потертом гостиничном ковре.

Барышня двигалась быстро и профессионально, обыскивая Агояна сверху донизу. Сняла серебряную цепочку с ключом, достала бумажник с деньгами и документами, тщательно записала адрес. По документам выходило, что Агоян женат, и у него есть малолетний сын. Барышня рассмеялась. Затем, засунув в сумочку деньги из бумажника, быстро вышла из номера и почти вприпрыжку спустилась по лестнице, все еще продолжая смеяться.

Агоян страдал мучительно, с размахом. Обвязав голову мокрым полотенцем, он лежал на кровати в спальне и стонал. Миловидная жена, не чаявшая души в своем важном и красивом муже, сбилась с ног, не зная, как ему угодить.