Ирина Лобусова - Лугару

Мужчин били по половым органам, жгли папиросами, спичками и свечами. Часто били «бригадным способом» — когда на одного арестованного налетала «бригада» из 6–8 человек, избивала до потери сознания, затем выволакивала в коридор и снова начинала бить.

Ни один допрос в НКВД не обходился без пыток. Они специально поощрялись руководством, так как необходима была скорость признания, знаменитые «пять минут» — как выбить признание за этот срок, промежуток времени между признанием и расстрелом. Такая скорость считалась эталоном, и к ней заставляли стремится.

Поэтому пытки следователи изобретали самостоятельно. Чекисты были неплохими психологами и знали, к кому из заключенных какую пытку можно применить. Но были и общие, которые применяли ко всем. Например, «стойка» — одна из самых мучительных и жутких.

Человека втискивали в узкое отверстие в стене, где можно было только стоять. А затем лишали сна. В глаза светили мощной лампой. А если, несмотря на свет, человек начинал засыпать, изо всех сил били по железной решетке, закрывавшей отверстие пыточной камеры, или кололи, резали тело специальным шестом с заостренным лезвием на конце. После такой пытки многие сходили с ума — впадали в ступор, из которого уже не возвращались.

Были и совсем уж «экзотические» приемы — к примеру, тесный бокс с клопами или крысами. Бокс с крысами, как правило, использовали для женщин.

В 1937 году была выпущена специальная секретная инструкция для служебного пользования НКВД о том, что виды пыток не регламентируются и допускается «любая самодеятельность». Это означало, что на допросах поощряется применение пыток.

Но чекисты сталкивались тут с проблемой. Ни хозяйственный аппарат НКВД, ни тем более советская промышленность не позаботились снабдить следователей готовым пыточным инвентарем. Поэтому из положения выходили кто как. Сами мастерили и приспосабливали к делу туго скрученные жгуты из веревки или из проволоки, резиновые или кожаные плетки с грузом и без, цепи, куски шлангов, резиновые дубинки из автопокрышек.

В документах НКВД оставались красноречивые свидетельства о повсеместном распространении различных форм пыток и издевательств. Об этом писалось открыто в протоколах допросов. Так, к примеру, в особом отделе НКВД Белорусского военного округа писали так: «Арестованных заставляли стоять столбом и на одной ноге в течение суток и больше, приседать до 1700 раз с Библией на вытянутых руках, гавкать собакой и так далее». Все это сочеталось с методами психологического воздействия.

В каждую камеру подсаживалась агентура — специально обученные сотрудники НКВД, как правило, следователи или другие заключенные, которым обещали свободу. Агентура должна была уговорить заключенных сознаться в несовершенных ими преступлениях. Нередки были случаи, когда заключенные обнаруживали агента, раскрывали его и всей камерой забивали до смерти. Признаться в сотрудничестве с иностранной разведкой или в диверсиях всегда означало смертный приговор. Не редкостью были случаи, когда ради статистики по признательным показаниям следователи сами подделывали подписи арестованных под протоколами допросов. А чтобы все было чисто и гладко, заключенным, подписи которых подделывали, ломали пальцы — мол, сами они подписать не могли.

Кое-где, обычно в областных УНКВД, каждому следователю был установлен лимит — за день не менее пять признаний. И они старались изо всех сил. Остались протоколы допросов, в которых первые признательные показания появлялись после того, как заключенных избивали табуреткой, а затем душили кожаным ремнем, медленно закручивая его вокруг шеи.

В каждом отделении НКВД действовали с размахом. В результате жестоких избиений крики и стоны были слышны на улице, что могло стать достоянием масс. Это больше всего заботило НКВД — как бы «пыточная кухня» не получила широкую огласку.

Избиения и истязания настолько быстро и прочно вошли в арсенал средств НКВД, что стали своего рода привычкой. Чекисты вошли во вкус и били заключенных даже тогда, когда везли их на расстрел.

В этом невозможно было найти никакого практического смысла. Это было просто проявлением звериной злобы по отношению к уже приговоренным жертвам.

Но самой простой и самой распространенной пыткой оставалось избиение. Избивать людей могли сутками без перерыва, посменно — следователи меняли друг друга, работали не покладая рук.

Еще одним довольно распространенным в то время способом получения показаний было испытание бессонницей: заключенного могли в течение 10–20 дней лишать сна.

Были в арсенале палачей и более изощренные средства. Жертву во время допроса сажали на ножку табуретки таким образом, что при любом движении подследственного она входила в прямую кишку. Другим истязанием была «ласточка» — заключенным за спиной связывали длинным полотенцем или веревкой ноги и голову. Вытерпеть такое было невозможно, но людей в подобном положении держали часами. Изобретательность следователей-садистов подогревалась больной, изощренной фантазией, которая начинала проявляться после первых же допросов. Страшные допросы изменяли не только жертву, но и самих палачей. Следователь НКВД автоматически становился психически больным, маньяком, который и в повседневную жизнь приносил садизм.

Приходя в себя, люди говорили о страшных пытках. В тесных, переполненных камерах шепотом передавали подробности.

Возвращаясь к жизни после чудовищных издевательств и избиений, он слушал чужие рассказы, буквально впитывал в себя.

Он слушал, как людям под ногти загоняли булавки, отбивали пальцы дверьми, сажали в так называемые «салотопки» — карцеры, где поддерживали очень высокую температуру. Пытали заключенных и в бочках с холодной, буквально ледяной водой.

Свидетельств о том, что кто-либо выдерживал нечеловеческие мучения, практически не существовало. Рано или поздно сдавались все. Физическим мукам предпочитали расстрел.

В тюрьме ломали всех, даже бывших военных. Однажды к ним в камеру попал генерал. Человек большого мужества, через трое суток он сошел с ума. Когда после очередного допроса у следователя его вернули в камеру, он начал выть и лаять по-собачьи. Говорили о том, что его направили на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Но все знали, что психиатрическая больница мало чем отличается от тюрьмы.

В камере надолго не задерживались. Иногда человек исчезал через два дня, самый долгий случай составлял неделю. Он один задержался в камере больше чем на 10 дней.

Позже, уже через две недели нечеловеческих издевательств, он узнал, что место, куда он попал, называлось пыточной тюрьмой. Сюда специально отправляли самых сложных заключенных, чтобы получить от них признание.