Виталий Держапольский - Пробудившие Зло

— А вот это уже не твое собачье дело! — вдруг окрысился носастый. — Если вдруг чего узнаешь — сразу мне маякуй! Сам не лезь — себе дороже будет! А за мной не заржавеет!

— Опаньки! Хобот, зацени, чего нашел! — довольно воскликнул Пельмень — в его растопыренных пальцах, перемазанных сырой землей, покачивался нанизанный на тонкую цепочку покрытый зелеными окислами ключ. — Знатный мальчик (ключ) от комода.

— Ну-ка, — авторитет требовательно протянул руку, — дай сюда!

— Держи, — Славка вложил в раскрытую ладонь Хобота находку.

— Эх, молодец, Пельмеха! — неожиданно обрадовался Носастый. — Не всё еще, оказывается, потеряно!

— Чего, не всё? — «затупил» Славка, не разделяя радости «старшего товарища» от находки старинной отмычки. — Фуфел обычный! Таких «мальчиков» любой кустарь из обычного болта…

— Много ты понимаешь, — хмыкнув, перебил подельника Хобот, — этот фуфел помажорней хорошей жмени рыжья!

— Прям-таки золотой ключик черепахи Тортилы? — не удержался от едкого замечания Славка.

— Ты на что это намекаешь, сявка мелкокалиберная? — окрысился Хобот, недобро сверкнув глазами.

— Еп… — запоздало прикусил язык Пельмень, совсем забыв еще об одном, «неофициальном» погоняле авторитета — Буратино. — Не, пахан, ты не подумай чего…

— Смотри у меня, — проворчал Носастый, остывая, — а то я твои вареники лопоухие отрежу и сожрать заставлю.

— Пахан, да я…

— Все, завали хайло! В следующий раз тщательнее базар фильтруй! А то нарвешься ненароком… Усёк?

— Усек, — облегченно выдохнул Славка — Хобот вполне мог «претворить в жизнь» свои угрозы.

— Ключик — это «зер гут»! — торжествующе произнес Носастый, возвращаясь к теме разговора. — Обломались наши крысюки недоделанные: без отмычки они книгу не откроют, а значит — не прочтут!

— Че-то я не пойму, пахан: а что им мешает ломануть замочек? Судя по отмычке — плевое дело. Обычной отверткой такой сковырнуть можно.

— Снулый сказал, без ключа книгу не открыть, хоть отбойным молотком замок сбивай, хоть автогеном жги — нифига не выйдет.

— Пахан, а такое в натуре бывает? — выпучил зенки Первухин. — Это невозможно!

— Бывает так, Пельмеха, что невозможное становится возможным…

Стылый сквозняк гулял по мрачному бараку, заставляя спящих зеков ежиться под тонкими колючими одеялами, а то и вовсе вынуждая продрогших «сидельцев» укрываться ими с головой. Заключенные ворочались с боку на бок, забывшись на время чутким тревожным сном. В самом углу барака, отделенном от остального пространства занавеской, на единственной в помещении одноярусной кровати лежал изможденный человек, укрытый цветным стеганым одеялом. Такое привилегированное положение: отдельный угол, теплое одеяло и прочие маленькие радости жизни давал этому уголовнику его высокий чин в блатной иерархии — в этой колонии он был первым после Бога, положенцем, смотрящим, чьи приказы заключенные выполняли с куда большим рвением, чем приказы Хозяина — начальника колонии. Несмотря на толстое одеяло и обилие теплых вещей, положенца била крупная дрожь. Даже при скудном освещении был заметен нездорово-землистый цвет его лица, запавшие слезящиеся глаза, обрамленные темными кругами, заострившиеся нос и скулы, обтянутые сухой пергаментной кожей. Смотрящий болен, причем серьезно — это понимал любой, даже очень далекий медицины человек. Больной надсадно закашлялся и долго не мог остановиться. Когда кашель наконец его отпустил, он хрипло, со свистом задышал, втягивая воздух мелкими судорожными глотками.

— Ты как, Хобот? — К больному подошел низенький коренастый зэк, с изуродованной горбом спиной. В одной руке горбун держал исходящую паром алюминиевую кружку.

— Херово… Квазимодо… — с трудом просипел смотрящий, утирая тыльной стороной ладони выступившую в уголке рта кровь. — Помираю… я…

— На больничку тебе надо, пахан, — низким грудным голосом произнес горбун. — С чахоткой не шутят! А в бараке в натуре загнешься…

— Сам знаю, — кивнул Носастый, немного отдышавшись. — Лепила [1] [1] Лепила — врач (уголовный жаргон) местный еще неделю назад направление в районный тубдиспансер справил. Да сучий буран мне все карты перемешал…

— Да, снегом знатно завалило, — согласился горбун. — Еще дней пять до наших дибунов ни одна тварь не доберется.

— Вот-вот, — Хобот потер пальцами слезящиеся глаза, — здесь и откинусь. Лепила сказал, что моё дело швах — не протяну долго…

— Ты это, пахан, не гоношись заранее, — прогудел Квазимодо, — может обойдется еще… На вот, чифирю горячего дерябни… Полегчает…

— Слышь, Квазимодыч, — Хобот порывисто схватил горбуна за руку и рывком подтянул к себе, — ты-то мне хоть в уши не лей! Сам видишь — плох я… Загнусь на днях…

— Пахан, да нормуль все будет! — излишне оптимистично заявил горбун, стараясь не смотреть в покрасневшие глаза положенца.

— Нормуль, говоришь? — кисло усмехнулся Хобот. — А харю-то воротишь… Эх, не ко времени все… — Он вновь закакшлялся.

— Попей, чифиря-то, попей! — Квазимодо помог Хоботу подняться и почти силой влил смотрящему в горло несколько глотков теплой жидкости.

— Вот что, Горбатый, — когда прошел приступ, прошептал Хобот, обессилено упав на подушки, — хочу тебя положенцем оставить… Когда откинусь… — он вновь усмехнулся. — Навсегда откинусь…

— Да ты с ума сошел, Хобот! — возбужденно воскликнул горбун. — Не в том весе я, чтобы положенцем…

— Я маляву братве отпишу, — сипло пообещал Хобот, — чтобы по закону всё… Люди есть у меня, кто подпишется… На сходе утвердят…

— А до сходняка мне как? — развел руками Квазимодо. — Твое-то положение без вопросов — по праву… А мне как тут все без тебя разрулить?

— А, ты про Печеного и его кодлу? — догадался Хобот.

— А то! Он спит и видит себя на твоем месте!

— Прав ты, Квазимодыч, — согласился смотрящий. — Меня-то ему не достать… А вот тебе, конечно, может веселую жизнь устроить… Падла он, ссученная! Правилку б ему устроить, да только доказать ничего… — Неожиданно Хобот осекся, бросив быстрый взгляд на занавеску.

Горбун тоже обернулся, успев заметить мелькнувшую на занавеске тень. Одернув ткань, он заметил стоявшего неподалеку полоумного старика — Снулого, пару месяцев назад пришедшего по этапу. Старикашка, как не безосновательно считал Казимодо, был, в общем-то, безобидным идиотом, попавшем на зону по какому-то недоразумению. Его место в дурке, где Снулый, по его же собственному заверению, бывал неоднократно.

— Ты чего тут шкуру трешь, Снулый? — зловеще прошипел горбун.

— Как он? — указав на занавеску, спросил старик. — Сильно плох?

— С какой целью интересуешься? — подозрительно спросил Квазимодо.