Александр Бушков - Дикое золото

– Да как вам сказать, пожалуй что… – сказал Бестужев, про себя содрогаясь от неловкости. – Была тут служебная встреча…

– Понятно, – серьезно сказал Иванихин. – Что ж, в эти дела не лезу. Вы их знаете лучше. Скажите-ка… Как вы думаете, и на этот раз… нападут?

– Хотелось бы быть оптимистом, но… – сказал Бестужев. – Не могу объяснить, на чем зиждется уверенность, но не сомневаюсь, что нападут. Семнадцать пудов золота… Я бы на их месте напал. Благо почти все казаки со стражниками на «Благодатном»… Я слышал, там волнения?

– Ну, волнения – чересчур громко сказано, – отмахнулся Иванихин. – Однако ж бучу подняли, и исправник перебросил туда чуть ли не всю казенную силу… Леонид Карлович, я вас прекрасно понимаю – насчет уверенности. У вас в городе это называется интуицией, а у нас, таежных дикарей – чутьем. Чую я их, Леонид Карлович, – признался он. – Я вполне трезв, не подумайте… Звериным нюхом чую, как эти волки ходят вокруг моего золота… Как у них слюнки текут промеж клыков…

– Константин Фомич, можете вы искренне ответить на мой вопрос? – спросил Бестужев. – Гнездакову вы верите? Я неправильно выразился, простите… Как по-вашему, не может он быть связан…

– Глупости, – не раздумывая, ответил Иванихин. – Вздор и чепуха. Не стану забираться в психологические дебри, скажу вам попросту: Луку я знаю. Всю его поганую душу знаю до донышка. Изучил за восемь лет раба божьего, обшитого кожею. А потому всякие спекуляции на тему о его причастности решительно отметаю.

– Нельзя ли, тем не менее, взглянуть на анонимный донос по его поводу?

– Какой еще? А… Возьмите у Польщикова, я у него оставил, а он наверняка сохранил – он служака аккуратный, хоть и фатально невезучий… Но говорю вам со всей уверенностью: вздор!

– Но ведь, простите, получается некая фантасмагория, – сказал Бестужев. – Все близкие к вам люди вне подозрений – и Мельников, и Енгалычев, и Гнездаков… а меж тем мы имеем дело с несомненной утечкой сведений из ближнего круга…

– Вот и ищите, – сварливо бросил Иванихин. – За что же вам платят жалованье, вешают кресты и дают льготное чинопроизводство? Личность предателя – для меня полнейшая загадка, Леонид Карлович. В конце концов, свет не сошелся клином на ближнем круге. Иначе можно дойти до того, что подозревать станете и меня. Да-с! Некоторые, не будем называть имена, соизволили и меня включить в список подозреваемых. Великолепная родилась версия: Иванихин, будучи членом партии «Народная свобода», крадет сам у себя золото, чтобы финансировать партию… Чушь в кубе. На партию я даю открыто, и столько, что украденное золото на этом фоне предстает мелочишкой… Что вы так смотрите? За время, что мы с вами путешествовали в одном купе через всю Россию, вы, по-моему, успели изучить мои взгляды… Коих я, кстати, не считаю нужным скрывать, как вы успели, должно быть, убедиться… – Он налил себе еще «лекарства» и жадно выпил. – И повторяю вам снова: Россия-матушка больна. Опасно и тяжко. Это служителям чистой науки, вроде господина Менделеева, вольно фантазировать насчет небывалого экономического подъема. А на взгляд делового человека – никакого подъема нет. Нет-с! То, что мы почитаем подъемом, гибельно для России по трем причинам. Первое. Подъем переживают лишь сырьевые отрасли и те области промышленности, что пользуются казенными заказами. Второе. Ваши столичные дурачки поднимают нелюдской визг касаемо еврейского засилья, понимая под этим отчего-то изрядное число евреев, пробившихся в газетные репортеры, врачи и ювелиры. Засилье, ротмистр, – в другом. И – в других. Целые области промышленности монополизированы иностранцами, никакого отношения к еврейству не имеющими. Куда ни плюнь – Сименсы, Эриксоны, Нобели, Юзы, Крузы, Болье, Гарриманы… Телефонные аппараты, электроаппаратура вплоть до лампочек, шахты, станки и многое другое! И третье, наконец, – финансы. Рубль наш крепок не государственным умом отечественных финансистов, а постоянной подпиткою иностранными займами, французскими в первую очередь. Это – как опийная зависимость. И страшно в первую очередь тем, что при первом намеке на военный конфликт мы окажемся прочно привязанными к французской повозке. Я уж не говорю о том, что, по точной информации, беспорядки на кавказских нефтяных приисках оплачены не еврейскими денежками, а фунтами господина Детердинга… не изволили у себя слышать? Наш английский конкурент, опасающийся, и вполне резонно, что при нынешнем состоянии дел вся торговля нефтепродуктами в Европе вскоре перейдет в русские руки. А вы там к еврейчикам прицепились, студентов гоняете…

– Константин Фомич, – твердо сказал Бестужев. – Не мое это дело – вести дискуссии о политике и экономике. Я – практик, если можно так выразиться. Никто не подозревает вас . Не по доброте душевной, а исключительно из ясного осознания того, что для в а с это был бы излишне сложный путь поиска финансов на партийную деятельность.

– Ну, спасибо и на том… – гаерски раскланялся Иванихин. – Не подозреваете, и то ладно…

– Константин Фомич, вы способны говорить трезво и серьезно?

Иванихин прищурился:

– Неужели похоже, что я перед вами комедию ломаю?

– Не похоже. И все равно…

– Бросьте, – сказал Иванихин веско. – Обычная утренняя доза, не влияющая на мозги. Как для британца – чашка с овсянкой…

– Ну хорошо, – сказал Бестужев. – Константин Фомич, у меня есть определенный план. Я не могу гарантировать, что он принесет триумф, успех. Но шансы велики. Могу я рассчитывать, что вы исполните все мои просьбы и сохраните полную секретность?

– Можете, – кивнул Иванихин, глядя строго. – Если это поможет их взять. Возьмите их и приволоките, и я, право слово, Таньку за вас выдам… э, нет, это уж меня занесло, мы, черт возьми, не в русской сказочке, где Ваньке-дураку обещают полцарства и царевну в придачу… Но все равно, благодарность моя будет безгранична.

– А черт с ней, с вашей благодарностью, – в тон ему сказал Бестужев. – Вы, главное, пообещайте в точности следовать моим инструкциям, не отступая ни на йоту. Дело в следующем…

…Поручик Польщиков, заведующий приисковым жандармским пунктом, сильное подозрение, был из неудачников. Из тех, что перешли в Отдельный корпус в расчете на карьеру, но прежнее фатальное невезение потащилось следом, как сказочное Лихо Одноглазое. Бывают такие люди – меченные вечным невезением.

Дело даже не в том, что ему было не менее сорока, – возраст для поручика, мягко говоря, юмористический. Весь его вид, манера держаться, приниженная, грустно-покорная, откровенно унылая, поневоле вызывали в памяти образ Акакия Акакиевича – разве что в данном случае вместо чиновничьего вицмундира носившего военный мундир с голубыми кантами и синюю фуражку. Он даже не заискивал перед гостем из столицы, как порой бывает с обойденными чином провинциалами, – просто-напросто держался с пришибленной, устоявшейся тоской. А меж тем Бестужев, прочтя несколько составленных поручиком материалов, увидел там и неплохие аналитические задатки, и четкое знание службы. Беда только, что все эти качества нимало не помогут продвинуться, если нет в человеке некоей искры, таланта, толчка…