Александр Бушков - Непристойный танец

– Бог ты мой, Клаус, как несправедлив к эксплуатируемым буржуазный мир… Мы, идейные анархисты, вынуждены слоняться по унылым аллеям без гроша в кармане, а этот буржуа, у которого наверняка много интересного в карманах…

– И ценного, товарищ Гуго, – уточнил Клаус.

– Да, и ценного… Так вот, этот зажравшийся патентованный буржуа преспокойно восседает себе в этом роскошном бельведере, лакая шампанское…

– И пудрит мозги очаровательной дамочке… – поддержал третий.

– А дамочка сверкает брильянтами, награбленными у трудового класса… – сказал Клаус.

– Другими словами, мое развитое классовое чутье мне подсказывает совершить немедленную социализацию содержимого карманов этого франта, равно как и блескучек из дамочкиных ушек, а также с ее лебединой шейки…

– Боже, как безошибочно и последовательно твое классовое чутье, Гуго…

Они подхватывали друг у друга реплики, как опытный и хорошо сыгранный оркестр, цедили слова вяло, со злобой, несомненно пытаясь нагнать страха на случайные жертвы как раз этой ленивой бездушностью. Сабинин уже сталкивался с подобным в России, когда в Нижнем…

– Ну, положим, он не столь уж последователен, товарищ Клаус, – вмешался третий. – Как учит нас товарищ Август Бебель в своем классическом труде «Женщина и социализм», социализации женщин тоже следует уделять внимание. Мое мнение – дамочку тоже следует социализировать, не сходя с этого места. Посмотри, какова фигурка, каковы грудки…

– А не пойти ли вам, сударь, к чертовой матери? – по-прежнему спокойно сказала Надя.

Она, правда, употребила гораздо более смачное прилагательное, не имевшее отношения к нечистой силе, зато вплотную связанное с эротизмом. Сабинин оторопел, не ожидавши, что такое может сорваться с ее нежных губ.

– Ух ты! – восхищенно воскликнул Клаус. – А дамочка-то, похоже, видывала виды… – Неуловимо быстрым движением выхватив из-под пиджака раскрытый складной нож, он прикрикнул уже без всякого ломанья: – Сиди спокойно, франтик дохлый, тогда, смотришь, и живы останетесь. И заранее выверни карманы, чтобы не возиться. А ты, красоточка, лучше ложись-ка сама да смотри у меня, чтобы…

Привычным движением Сабинин сунул руку под пиджак, зорко сторожа их движения.

И опоздал.

Справа от него дважды ударил браунинг – негромко, хлестко. Клаус, подломившись в коленках, грянулся на доски так, словно уронили с высоты мешок с зерном. Нож отлетел в сторону, и Сабинин, вскочив, не теряя времени, отбросил его ногой под стол. Взял на прицел оставшихся, оторопело застывших в проеме.

Клаус, громко шипя сквозь зубы от боли и обеими руками ухватившись за правую ногу, корчился на полу. Как ни странно, он не орал в голос, хотя ему было, несомненно, больно, – битый волк, надо полагать, даже в таком положении не хотел лишнего шума…

– Ну что, гротескная пародия на анархистов? – без всякого волнения сказала Надя. – Продолжим теоретический диспут?

– Не надо… – пропыхтел Клаус. – Извиненьица просим, кто ж знал… Словами можно было объяснить, политики вы ср… – И замолчал, справедливо опасаясь ожесточить еще более своего хорошо вооруженного противника.

– Считаю до десяти, – хладнокровно сказала Надя. – Если на счете «одиннадцать» ваши морды еще будут маячить в пределах видимости, гробовщикам работы прибавится… Ну?

Двое, двигаясь невероятно проворно и ловко, подхватили стонавшего Клауса под мышки и, несмотря на его немаленький вес, прямо-таки бегом кинулись по дорожке со своей глухо охавшей ношей. Воцарилась победная тишина.

Сабинин задержал ее руку, когда она прятала пистолет в сумочку, – ага, браунинг первый номер, гораздо легче того, что носил он, но все же весивший фунта полтора. Игрушка не из категории дамских…

– Пожалуй, нужно уходить, – спокойно сказала Надя. – Ночью, в тишине, выстрел далеко слышно. Еще нагрянет какой-нибудь ретивый патруль, объясняйся потом… Вторую бутылку не забудь, мы ее так и не распечатали, к чему добру пропадать?

– Куда теперь? – в некоторой растерянности спросил Сабинин.

Надя подошла к нему, пару секунд всматривалась в лицо, потом порывисто подняла руки, закинула ему на шею, прижалась и крепко поцеловала в губы. Отстранилась, шепнула на ухо:

– Я прекрасно знакома с твоим пансионатом. Входная дверь там по известным соображениям никогда не запирается на ночь, а подглядывать за соседями по тем же обстоятельствам не принято… Не в мой же респектабельный «Савой» ехать посреди ночи?!

…Он имел все основания быть довольным собой, лежа в сладкой усталости и лениво пуская дым. Молодая красавица, о которой наверняка нескромно мечтали едва ли не все сталкивавшиеся с ней на улице мужчины, прильнула к его плечу, засыпав лицо волною распущенных волос, – в полной его власти после всего, что позволяла этой ночью, покорная и пригревшаяся, отдававшаяся беззаветно и пылко… отчего же на душе скребли кошки?

Да исключительно оттого, что какая-то частичка сознания так и осталась свободна от романтических чувств…

И оттого, что очень многое пока что не решено.

– Ты не заснул? – прошептала в ухо Надя.

– Нет, – сказал Сабинин. – Мне хорошо. Понять бы еще, зачем я тебе…

– Ох, Коленька, ты способен даже из нежного создания сделать записную суфражистку… Вот если бы т ы проявил инициативу, тебе, уверена, и в голову бы не пришло терзаться сейчас подобными вопросами… Мне тоже хорошо, вот тебе и весь ответ. Устраивает?

Он кивнул, поглаживая ее по щеке. Длинная прямоугольная полоса лунного света лежала на полу, упираясь в дверь, стояла тишина – даже если кто-то, помимо них, и не спал, толстенные кирпичные стены старинного здания не пропускали ни единого звука – и на столе загадочно посверкивало в бутылке недопитое шампанское.

– Тебе надо будет как-то уйти к утру…

– Милый Коля, ты уже заботишься о моей репутации… – Надя, едва прикасаясь, погладила его шею кончиками пальцев. – Уверяю тебя, в такой заботе нет нужды. Утром я преспокойно отсюда выйду через парадный ход, сяду на извозчика и поеду в «Савой» – и меня совершенно не волнует, что будут думать эти российские гавроши, из которых здесь пытаются сделать бомбистов. Чует мое сердце, что я снова тебя шокировала, но ничего не могу с собой поделать… Коленька, знаешь, чем ты меня буквальным образом пленяешь? Тем, что так ни разу и не попытался нести чушь насчет внезапно вспыхнувшей в твоем сердце пламенной любви. Поверни голову, милый, я тебя поцелую, а то постель ужасно узкая, если стану ворочаться, еще на пол упаду… Вот так. В самом деле, милый, в тебе нет фальши, а женщины это ценили и будут ценить. Я тебя не разочаровала?

– Ты великолепная, – сказал Сабинин. – И непонятная.