Лада Лузина - Джек-потрошитель с Крещатика

Маша Ковалева с некоторой тревогой посмотрела на Катю, уже извлекавшую из фанерной шляпной картонки скромную дорожную шляпу.

«Помни, что мертвые в эти дни сильнее живых и ни одно заклятие нашего мира не подчинит того, кто живет в мире ином…» — зазвучали в ее голове тревожные строчки.

— Осмелюсь заметить, Катерина Михайловна, вам не стоит беспокоиться о смене костюма. Разве что о небольших деталях, — Акнир сняла с полки в кладовой плоскую коробку с перчатками и небольшой продолговатый футляр из потертой коричневой кожи — в нем лежали старинные очки с золочеными дужками и круглыми темными стеклами. И Катя поняла, что дочь Киевицы догадывается, зачем Дображанской понадобилась защита для глаз! — В остальном ваш костюм весьма точно соответствует той эпохе, — сказала она, услужливо набрасывая манто на Катины плечи. — А в мелких нюансах моды мужчины не разбирались ни тогда, ни сейчас.

— Ты полагаешь? — Катя заглянула в зеркало.

Показалось ли ей, или осколок бриллианта в ее броши стал больше?

Октябрьская осень еще не успела прослыть среди киевлян злой и холодной дамой, и в маленьком золотоворотском сквере рядом с Домом Киевиц было много людей.

Небольшая очередь стояла у киоска с горячим кофе. Вокруг небезызвестной панночки с длинной косой собиралась очередная экскурсия. Стеклянный ящик для буккроссинга был закормлен книгами (что случалось с ним не особенно часто), и пару студенток энергично перебирали его сокровища. А у подножия лесенки к памятнику Ярославу Мудрому, больше известному в народе как «Дядя с киевским тортом», пел под гитару немолодой человек:

Выйдя из дома, Катя прошла мимо них, не замечая всю эту привычную суету, повторяя про себя азы из Википедии:

«Котарбинский Вильгельм Александрович. Жил и умер в Киеве… При жизни считался одним из ведущих символистов Империи… Невзирая на большие гонорары, так и не приобрел собственный дом, на долгие годы поселившись в отеле “Прага”… Незадолго до смерти перебрался в дом своего давнего друга — Эмилии Праховой».

На «давнем друге» крохотный сквер у Золотых ворот был пройден, Катерина Михайловна остановилась у перехода на перекрестке Владимирской и Прорезной. Ее предложение сходить в гости к художнику самой и закрыть вопрос мало чем отличалось от намерения сходить в соседнюю комнату.

От обители Киевиц — стройного розового дома-замка на Ярославовом Валу, 1 до угла Владимирской улицы было примерно 200 шагов, еще столько же — и Катя оказалась у зеленоватого здания № 36 бывшего отеля «Прага», закрытого на бесконечный ремонт.

Второй этаж дома был подпоясан длиннейшим балконом с великолепным черным литым узором. Стекла первого этажа еще хранили память о канувшем в Лету ресторане. Нарисованная на стекле улитка искренне ратовала «за неспешную еду». Реклама — «Ассортимент ограничен лишь вашим аппетитом» — зазывала в совершенно пустое, безлюдное помещение. А столь же пустынная застекленная макушка 6-го этажа вспоминала другой — знаменитейший в прошлом веке ресторан на крыше и пропечатанную в дореволюционных газетах рекламу:

«Тот, кто не любовался панорамой города с террасы отеля “Прага”, — не видел Киева!».

Над запечатанной дверью центрального входа еще держалась надпись «готель», а над ней сияла громадная афиша о продаже старого дома… Но запертая дверь не могла остановить Киевицу — Катя сунула магический ключ в замок и привычно прочитала на входе заклятие именем Города, повелевая: «Дай мне час, который должно узнать». Просить более конкретно не имело смысла: сам Город Киев лучше других знал, какой день и миг из жизни Вильгельма Котарбинского поможет Киевицам решить возникшую загадку.

И на данный момент достойным внимания Катерине Михайловне казался лишь один неразъясненный вопрос: загадочное появление семьи Ипатиных на картине, написанной в прошлом столетии. (Как ни старалась Василиса Андреевна, ей не удалось застращать Старшую из Киевиц некромантами… Куда больше Катерину пугал ее собственный новоявленный колюще-режущий взгляд!)

Что ж, поглядим… — сказала себе Катерина Михайловная и надела темные очки с круглыми стеклами, не желая искалечить кого-то своим излишне пристальным «поглядом».

Высокие двери мертвого киевского отеля поддались руке Киевицы и, шагнув за порог, Катя узрела совсем другой коленкор: сияющий, натертый до блеска холл одной из перворазрядных гостиниц старого Киева.

У стен стояли мягкие кресла и столики с огромными пальмами. Пол был натерт до сияющего блеска, и Катя порадовалась, что в ее осени XXI века нет ни дождя, ни луж, иначе, позабыв про галоши, она бы немедленно выдала себя грязным следом.

Судя по огромным, как свадебные торты, шляпкам дам, линиям корсета и высоте талий на облегающих фигуру платьях — здесь царил 1911 год.

Судя по тому, с какой готовностью восседавший в кресле увесистый генерал опустил газету «Киевлянин», а его сосед, по виду богатый фабрикант, принялся подкручивать ус — оба сходу вынесли вердикт по красавице Кате: «Да за такую мильон отдать не жалко!».

Но Катин взгляд лишь скользнул по ним, как и по раскидистым пальмам и по висевшему в холле объявлению, предлагающему всем гостям «Праги» в «бесплатное пользование театральные бинокли и зонтики от дождя», устремился к лифту… и стал задумчивым

На каком этаже проживает Вильгельм Котарбинский, Википедия даже не подозревала.

Катя направилась к стойке, за которой высился солидного вида усач в щегольском галстуке и белой манишке, чем-то неуловимо напоминающий «благородного отца» с аукциона.

— Я пришла к художнику, Вильгельму Александровичу Котарбинскому, — царственно объявила Катерина Михайловна.

Ее красота, стать, блеск драгоценных камней, как обычно, произвели впечатление — повелитель стойки и множества помеченных медными номеркам ячеек встрепенулся.

— Безмерно счастлив вам услужить. Акимка, проводи барыню к живописцу… да поторопись-ка! — сказал портье с едва заметным иностранным акцентом.

Юркий мальчишка в форме с блестящими пуговицами и тенью щетины, уже наметившейся над его верхней губой, быстро поклонился красивой барыне, вздрогнул, зарделся, повстречавшись с нестерпимо красивым Катиным лицом, и дернул кадыком, пытаясь отогнать наваждение.

«Даже очки не помогают, — отметила Катерина Михайловна. — Лучше бы надела густую вуаль. Нет, в вуали и очках — уже совсем перебор!»