Владимир Нестерцов - Багаж императора. Необычная история

Пока я собирался с мыслями и анализировал то, что мне выдала память, одноглазый, почувствовав внимание к себе, стал нервно крутить головою, словно пытаясь определить, откуда может исходить потенциальная опасность. Увидя его лихорадочные движения я счел за благо смешаться с толпой и передвинуться в другой конец перрона. Тем более, что раздался паровозный гудок и трудяга-паровоз медленно втащил к перрону пассажирский поезд. Раздался звон привокзального колокола, и толпа с криком и воплями бросилась на штурм состава. Подхваченный этим водоворотом и подталкиваемый со всех сторон, я очутился возле вагонных поручней. Ухватившись за них, я успел вскочить на первую ступеньку и от толчков в спину буквально ввалился в вагон, где был зажат во втором купе возле окна. Минут через двадцать давка прекратилась и стало возможным даже дышать. Это означало, что посадка закончилась и мы скоро тронемся в путь. На перроне еще бегали опоздавшие и неуспевшие втиснуться в вагоны. Они пытались хоть как-то уцепиться за вагоны, но это был сизифов труд, так как даже на крыше не было свободных мест.

Наконец на перрон вышел дежурный по станции в красной фуражке и, не обращая внимания на вопиющие нарушения правил безопасности перевозок, подошел к вокзальному колоколу , а затем достал из кармана большие часы. Открыв крышку циферблата и посмотрев на время, он ударил в станционный колокол , тем самым давая команду на отправление состава. Паровоз рявкнул гудком, и состав, словно сорвавшись с цепи, дернулся и стал, медленно пыхтя, набирать скорость в сторону Петрограда. Все облегченно вздохнули и начали устраиваться поудобнее. Я снял фуражку, положил ее на колени и перестроил выражение свого лица, придав ему больше доброжелательности и расположенности к общению с окружающими. Для этого я опустил складки губ, расправил лоб и натянул на лицо полуулыбку, сконцентрировав внутреннюю энергию на расположение к сидящим рядом попутчикам и принялся осторожно их рассматривать. Полувопросительное, полуглуповатое и наивное выражение лица очень сильно влияет на окружающих. Как учили нас, это толкает собеседников к вам навстречу. Они пытаются вам помочь, просветить, втолковать, научить, и вы, благодарно воспринимая их помощь, получаете достаточно много ценных сведений, подталкивая их к этому своими наивными вопросами и радостным выражением лица, означающим, что до вас наконец-то дошла та или другая истина, которую они излагали. Чем шире круг собеседников, принимающих участие в разговоре, тем шире поток сведений, которые вы хотите получить. Учитывая, что я достаточно долго не был дома, мне хотелось из первых рук узнать мнения о событиях, произошедших в стране за время моего отсутствия. Я ждал, когда завяжется беседа, чтобы потом плавно перевести розговор в нужное мне русло.

В купе нашего классного вагона вместо положенных четырех, оказалось человек пятнадцать. Они сидели не только на сидениях, но и на полу, тесно прижавшись друг к другу. Общий коридор в вагоне тоже был забит пассажирами. Поэтому я обезопасил себя от возможности быть узнанным моими ночными грабителями, так как свободное продвижение по вагону было практически невозможным. Со мною в купе оказалась медицинская сестра, которая поддерживала раненого офицера, оказавшегося ее мужем, пожилой священнослужитель, трое крестьян, мелкий торговец, а остальное пространство занимали солдаты. Некоторые возвращались после ранения, остальные бросив фронт, ехали через Петроград к себе домой. Многие были при оружии, и винтовки, пристроенные рядом, вызывали неудовольствие священника и страх у медсестры.

Первым нарушил молчание фронтовик, сидевший возле священника.

– Вот приеду домой и нажрусь от пуза, − заявил он, с вызовом посматривая на окружающих. – А то после фронтовой жратвы, пока добирались сюда, совсем отощали.

– А что, совсем не кормили? − поддержал разговор торговец. − Не может быть!

– Так я ж не про фронт, я про дорогу толкую, − как-то съежившись, ответил солдат.

– Воевал бы как следует, тогда бы и пузом не сох, − зло вступил в беседу офицер. − А то вон деру дал. А кто будет защищать от немцев твою семью, Россию, кто?. Из-за таких, как ты, и немец прет вперед.

– Но, но, потише вашбродь, − кинулся в защиту первого второй солдат, возле сидевшего капитана у дверей. − Не он виноват, а генералы и Николка, которые все предали Рассею и нас, а теперь что?

Этот внезапно возникший вопрос как бы завис в воздухе, и на какое-то время прекратил начавшую разворачиваться перебранку. Как будто каждый мысленно пытался себе представить − что же будет дальше? Но очевидно, ответ не приходил или был до того страшен, что никто не пытался его озвучить.

Поэтому сидевший рядом торговец шевельнулся и, нарушив затянувшееся молчание произнес:

– Что-что, да ничего, жили и жить будем дальше. Только вот вопрос как ? Вона в Петрограде бунты, кричат «голодовка, голодомор!» Бьют стекла магазинов, воруют все подряд, словно конец света. А ведь есть все: и хлеб, и сахар, и мясо, и крупы. Я вон поехал, чтобы узнать, как обстоят дела в других местах. И что же − все есть. Пусть малость дороже, дак и время какое! Вот и договорились с тамошним торговым людом о покупке съестных припасов для Петрограда. Так что дело не в припасах и голоде, а в чем-то другом.

– В чем другом? − спросил молодой солдатик, сидевший на полу, и резко повернувшись к торговцу, он наклонил винтовку так, что она коснулась священника.

– В чем? Да в том, − вступил в разговор он, брезгливо отодвинув в сторону винтовку,– что Бога забыли, царя арестовали. А без царя нет России. Царь ведь помазаник Божий. Лишится царя Россия, лишится и Божьего благословення. Наступит смута огромная. Святые старцы давно глаголили об этом. Спаси и сохрани, Господи, Рассею, – он тяжело вздохнул и перекрестился. То же самое сделали и все остальные.

– Этих всех предателей − генералов, политиков-пустозвонов и банкиров я бы собственными руками, − прохрипел раненый капитан, выразительно показывая руками свои предполагаемые действия. – Проворовали, продали страну. Довели нас до такого скотского состояния, − он горько махнул рукой и опустил голову.

И столько горечи и тоски было в его словах, искренней боли за судьбу страны, что все остальные, повернув голову, сочувственно посмотрели в его сторону. Его супруга успокаивающе положила свою руку на его голову и нежно притянула ее на свое плечо. Капитан, стиснув зубы, тяжело дышал и, казалось готов был расплакаться.

– Он еще и контуженый, – сказала жена, как бы извиняясь глядя на присутствующих. − Я с трудом отыскала его на поле боя после атаки и два месяца выхаживала в госпиталях. А теперь вот дали отпуск, чтобы долечиться в домашних условиях. Вот едем в столицу, а что там нас ждет − сами не знаем.