Валентин Лавров - На дыбе. Русский исторический детектив

Осталось неизвестным, сгорело ли подметное письмо или нет, но Девиеру — это уже точно — на какое-то время стало не до придворных интриг, пожар выбил его из привычной колеи. А вот светлейший злых намерений генерал-полицмейстера не забыл.

Шестнадцатого апреля Девиер, как обычно, пришел в Зимний дворец. По какой-то причине (может, новую каверзу придумал?) был он в приподнятом настроении.

Богатырёв, стоявший с Софьей Скавронской — племяшкой Императрицы — возле камина, пригласил Девиера выпить с ними вина. Тот криво усмехнулся, но не отказался. Сначала пропустили по чарке волошского вина — за «скорейшее выздоровление Государыни Екатерины Алексеевны». Потом много пили шампанского — за «Государя-наследника Петра Алексеевича». Добавили бургонского — за «мудрую дочь Государя — Елизавету Петровну».

Пили, как приучил Пётр Великий, до дна и заровно. Только русский Богатырёв был на голову выше хлипкого португальского Девиера и без малого пуда из три тяжелее. Так что Богатырёв голову сохранял в свежести, а погорелец Девиер уже едва на ногах хранил равновесие. Он уже собрался отойти прочь, как Богатырёв строго произнёс:

— Генерал, куда поплелся? Ты разве запамятовал: мы ещё не пили за здравие красавицы цесаревны Анны Петровны, супруги славного герцога Голштинского.

— За Анюту? — Девиер икнул. — С наслаждением. Ик!

— А теперь за супруга её, важного воина…

— Пьем, полковник! А скажи, правда, что ты к нашей матушке Екатерине Алексеевне — хи-хи! — в окно лазил. Ик! А ты, Софья, что кручинишься? Ну, болеет твоя тетушка царица, а все равно печалиться нельзя. Давай танцевать! Богатырёв, я тебе, бабий угодник, приказываю: приведи итальянских музыкантов, да быстро. Жжелаю танцевать!

В этот момент в зал вошла цесаревна Анна Петровна. Девиер, комично растопырив руки, стал кланяться:

— А я нынче пил твоё здоровье, Анна Петровна! —

Не удержавшись, он грохнулся на паркет, ухватил за край платья цесаревну. — Давай вместе выпьем…

Вокруг, тщетно пытаясь скрыть улыбки, толпились придворные. Меньшиков криво усмехнулся и незаметно для других подмигнул Богатырёву. Тот стремительно покинул зал: пошёл диктовать записку о случившемся.

26 апреля 1727 года состоялся Высочайший указ о назначении следствия и суда над генерал-полицмейстером Антоном Девиером.

В послеобеденный час, когда петербуржцы, воспрянув ото сна, вышли на вечереющие улицы, подьячий выкрикивал на Троицкой площади указ Государыни:

— Сего апреля 16-го дня во время нашей, по воле Божьей, прежестокой болезни пароксизмуса, все доброжелательные наши подданные были в превеликой печали, я, Антон Девиер, в то время будучи в доме нашем, не только не в печали, но и веселился и плачущую племянницу нашу Софью Скавронскую вертел вместо танцев и говорил ей: «Не надо плакать!»

Государыня цесаревна Анна Петровна, в безмерной печали быв и стояв у стола, плакала. В такой печальный случай Девиер, не отдав должного рабского респекта, но в злой своей продерзости говорил её Высочеству:

«О чем печалишься? Выпей рюмку вина».

Когда входила Государыня Цесаревна Елизавета Петровна в печали и слезах, и перед её Высочество по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал, а смеялся о некоторых персонах.

Как объявил Его Высочество Великий князь, Девиер говорил ему: «Поедем со мной в коляске, будет тебе лучше, а матери твоей не быть уже живой. А ещё, сговорился ты жениться на дочке Меньшикова, а она станет за полковником Богатырёвым волочиться, тогда станешь люто ревновать».

Подьячий перевел дух, откашлялся, сплюнул на помост и, торжественно разделяя слова заключил:

— «И за те злые слова против Бога и Императорского Величества повелеваю учинить розыск… Подлинный указ за собственную рукою её Императорского Величества подписан»…

Меньшиков самолично пожаловал в пыточный застенок. Девиера вздернули на дыбу. Поначалу генерал упирался, но после двадцать пятого удара во всем повинился.

Светлейший князь торопил судей. Утром шестого мая Меньшиков дышал в лицо полуобморочной Императрицы:

— Девиер и его сообщники дерзали определять наследника российского престола по своему воровскому произволу, желали противиться сватанью Петра Алексеевича на законной невесте — моей дочери Марии Александровне… Матушка, держи перо, давай подсоблю, вот тут начертай подпись. Вот и хорошо!

Меньшиков облегченно вздохнул и перекрестился:

— Теперь то с него шкурку сволоку! Через два часа Государыня скончалась.

Пятнадцатого мая приговор привели в исполнение. Несчастного Девиера, ещё не пришедшего в себя после пыток, обнажили и привязали к «кобыле». Палач прежде не однажды изведовавший от Девиера зуботычины и порки батогами, подогретый водкой и наставлением Меньшикова, артистически выместил на нем злобу. Как писал очевидец, «палач с таким изощренным зверством наказывал своего бывшего начальника, что каждый удар по спине ровненько, как по линеечке, ложился один к другому. Так что не осталось места живого — сплошное кровавое месиво».

Затем вместе с четырьмя малолетними детьми и женой (сестрой светлейшего!) некогда всесильный царедворец был лишен всех чинов, наград, состояния и, оправившись от экзекуции, должен был отправиться в ссылку — в деревушку Зигорица, что в Ямбургском уезде.

Жестоко пострадали и другие противники Меньшикова. Победитель торжествовал. Однако радость сия была преждевременной. Политика — это всегда скользкая грязь, на которой падали и легко ломали и ещё будут ломать свои хребты любители властвовать.

Об этом, как и о последующей истории с ларцом, который некогда хотел умыкнуть Девиер, рассказ, заключающий нашу книгу.

Душноватым днем 12 мая 1727 года гвардейский полковник и бывший фаворит Богатырёв входил в прозекторскую. В высокие окна секционного зала лился спокойный желтоватый свет, падал на обнаженный труп Императрицы Екатерины, лежавший на узком столе. Блюментрост, некогда делавший знаменитую операцию Петру Великому на мочевом пузыре, говорил одному из своих помощников:

— Очерпайте из брюшной полости кровь… Молоденький белобрысый человек в переднике начал усердно действовать небольшим черпачком на длинной деревянной ручке, выгребая из разверстых внутренностей жидкость. Блюментрост, заметив Богатырёва, протянул пакет, залитый сургучной печатью:

— Вот доношение светлейшему о болезни, сведшей Императрицу в могилу.

…Богатырёв вскочил на коня и поскакал к Меньшикову.