Никлас Натт-о-Даг - 1793. История одного убийства [litres]

— Нельзя хоронить человека без имени. Только привидения плодить. Пока не узнаете, как его звали, нареките хоть как-то.

Винге задумался. Наверняка ищет способ побыстрее избавиться от назойливого могильщика.

— Ну что ж… и нам будет удобнее, если мы дадим ему имя. Ваши предложения, Жан Мишель?

Кардель не ожидал вопроса и промолчал, собираясь с мыслями.

Могильщик осторожно прокашлялся.

— По обычаю… может, дадим имя короля?

— Густав? — Кардель словно выплюнул имя. — Ну нет. Этот бедолага и так настрадался.

— Тогда кто-то из ваших Карлов? Двенадцать штук, на выбор. На вашем языке карл означает мужчина, если не ошибаюсь. Любому мужику подойдет.

— Карл? — Винге повернулся к Карделю.

— Карл?

Близость смерти гальванизировала память. Безжизненное тело Юхана Йельма, погибшего друга…

— Да, — сказал Кардель. — Карл. Карл Юхан.

Швальбе осклабился, показав почерневшие остатки зубов.

— Хорошо! С этим пожелаю господам удачной ночи. Может, узнаете что… Господин Винге, господин…

— Кардель.

Швальбе кивнул, пошел к выходу, бросил через плечо:

— …и господин Карл Юхан. — И удалился, всхрюкивая от смеха и вполголоса повторяя: «Господин Карл Юхан, надо же… Карл Юхан, господи ты боже мой».

Винге и Кардель остались одни.

Винге откинул покрывало. Открылся обрубок ноги, не больше чем две ладони от паха. Он внимательно изучил его и повернулся к Карделю:

— Подойдите поближе. Расскажите, что видите.

Кардель поежился. Почему-то зрелище показалось ему очень страшным. Даже трудно поверить, что такой обрубок может принадлежать человеческому существу. Он отвернулся.

— А что я вижу? Нога отрезана… что о ней скажешь?

Винге молча кивнул. В этом молчании было что-то, от чего Кардель почувствовал себя дураком, и это его разозлило. Да что ж это за ночь такая, кончится она когда-нибудь или нет?

— Насколько я понимаю, у Жана Мишеля тоже не хватает одной руки, — сказал Винге, по-прежнему пристально глядя ему в глаза.

Вот это да! А Кардель-то всегда считал, что ему удается скрывать свою инвалидность. Потратил на упражнения больше часов, чем сам мог сосчитать. Со стороны искусно выточенная из светлого бука кисть почти не отличается от живой. К тому же он научился ловко прятать ее за бедром. Если не махать руками, никто не замечает, что у него нет руки, а уж ночью — и подавно.

Он неохотно кивнул — что ж отрицать, если тот заметил. Да, одной руки не хватает.

— Примите мои соболезнования.

Кардель насмешливо фыркнул:

— Я сюда не за соболезнованиями пришел, а за потерянным кошелем с деньгами.

— Судя по тому отвращению, с каким вы произнесли имя славного короля Густава, рука потеряна на войне?

Кардель мрачно кивнул. Он никак не мог понять, говорит ли Винге серьезно, или издевается.

— Я к тому, что ваши знания касательно ампутаций куда богаче моих. Не будете ли вы так добры посмотреть еще раз, поближе?

На этот раз Кардель посмотрел внимательнее. Служанки обмыли тело довольно небрежно, кое-где остались налипшие грязь и тина. Он поднял голову — ответ казался ему очевидным.

— Это не свежая рана. Зажившая.

— Вот именно. — Винге одобрительно кивнул. — Зажившая. Когда мы видим тело в таком состоянии, надо решать вопрос: явились ли эти повреждения причиной смерти, либо преступник решил расчленить труп, чтобы легче от него избавиться. Но… я не удивлюсь, если мы найдем все четыре культи.

Они взялись за концы тонкого покрывала, по знаку Винге подняли, свернули пополам и положили ткань на пол. В нос ударил тяжелый, сладковатый трупный запах. Винге закрыл нос платком, Кардель удовлетворился рукавом рубахи.

Ни рук, ни ног у Карла Юхана не было. Отрезаны настолько близко к телу, насколько позволили нож и пила. Глаз тоже нет: глазные яблоки вырваны из глазниц. Истощен до предела: ребра выпирают, между ними глубокие провалы. Вздутый гнилостными газами живот не скрывает торчащие острые гребни подвздошных костей. Узкая, почти детская грудь. Единственное, что напоминает о жившем когда-то молодом человеке, — волосы, тщательно вымытые церковными служанками и добровольными помощницами. Роскошные золотистые волосы.

Винге снял фонарь с крюка и медленно обошел тело, то и дело поднося фонарь поближе и всматриваясь в детали.

— На войне, смею предположить, Жан Мишель видел немало утопленников?

Кардель кивнул. Все происходящее было ему настолько непривычно, что от волнения развязался язык:

— Еще бы… Не поверите: все вернулись к осени. Утопленники то есть. Море вернуло. Мы их нашли на берегу, под стенами Сведборга. Нас, тех, кто еще не горел в лихорадке, послали их собирать. Ну, скажу вам… треска и крабы уже сожрали все, что могли. А часто они шевелились, звуки издавали… спятить можно от страха. А это угри… выползают и в море… не с большой охотой выползают, скажу я вам, нажрались от пуза. Еле двигаются.

— Похоже на Карла Юхана?

— Те-то? Никакого сходства. Но те, кого быстро вынули, — да, похожи. Мы старались подбирать своих сразу, как бой стихнет… ну, час, ну, другой, как они утопли. Думаю, Карл Юхан недолго пролежал в Фатбурене. На часы надо считать. Вечером, скорее всего, бросили. Как стемнело.

Винге задумался.

— А скажите мне, Жан Мишель, рука ваша — она долго заживала?

Кардель помедлил, прежде чем ответить.

— Ладно, — сказал он. — Раз такие подробности… Давайте попробуем.

Он протянул руку с протезом. Винге помог ему закатать рукав, пока не обнажились ременные крепления, удерживающие протез у локтя. Кардель привычно развязал ремни и передал Винге деревянную руку.

— Вы когда-нибудь видели, как людей режут? — спросил он.

— Никогда. Живых — никогда. Был в анатомическом театре, там хирурги вскрывали мертвое тело. Женщина. В учебных целях.

— Ну, мой-то случай вряд ли подойдет для учебников. Боцман сразу стянул руку под локтем шкотом. Вроде как жгут наложил, кровь остановить. Перестарался маленько — пока до фельдшера добрались, уже антонов огонь пошел. Почернела рука-то. Поначалу всего два пальца размозжило, а тут пришлось почти у локтя резать. Дальше, значит… привязали меня цепями к столу, чтобы не дергался, фельдшеру не мешал. У них цепи такие специальные, в кожаных чехлах. То, что помягче, — ножом режут, а кость пилой. Кому повезло — в того спиртное вливают, пока не сквасится… а мне — нет. Мне не повезло. То ли у них самогон закончился, то ли спешка. Большие-то сосуды надо быстро зажимать, пока режешь. А у них зажимы все время соскользали, кровь хлестала, аж все стены забрызгало. И других тоже резали рядом — та же история. Фонтаны крови. Я посмотрел — на соседних столах все белые как алебастр. То есть они из меня чуть не всю кровь выпустили. Тут, значит, вот что главное: они кожу разрезают кругом и, как чулок, закатывают к локтю. А кость пилят уже повыше. Им, значит, лоскут кожи надо сохранить, культю зашить. Потом кожу опускают, закрывают рану и шьют прямо по живому. Вот, посмотрите… полумесяцем. И сейчас еще пятна красные видны, где иглу втыкали. А дальше — молись. Не повезет — антонов огонь, опять резать. А повезет, заживет. Жди, пока новая рука вырастет.