Никлас Натт-о-Даг - 1793. История одного убийства [litres]

Анна Стина подошла и протянула ему сэкономленный от собственного завтрака хлеб.

Нищий поморгал, ошеломленный несоответствием щедрости подаяния и обликом дарительницы, и спросил настороженно:

— Благослови тебя Бог, дитя, чем я заслужил такую милость?

— Хочу послушать, что случилось с твоими руками.

Нищий осклабился едва ли не с облегчением:

— Да я сто раз рассказывал и брал подешевле. Ты когда-нибудь была у озера Клара?

Анна Стина молча кивнула.

— Тогда знаешь, какой там запах. И это не гниль в воде, не отбросы на берегу. Нет, там по-другому воняет. От мануфактуры, я там в молодости работал. Мыло они делают. Всякое-разное — и простое, для рождественской бани таких, как мы с тобой, и с отдушкой, для утреннего туалета господ аристократов. Работа та же, разница в аромате. Но туши, из которых выплавляют жир, воняют — не приведи Господи. Потом этот жир смешивают кое с чем и дают застыть. Ты до десяти не успеешь сосчитать — и пожалуйста, мыло готово, мойся на здоровье… Да, вот так вот. Молодой я был, резвый… Мне надо было смешать поташ с известью. Поторопился по молодости, просыпал порошок на руки, да и сунул в ведро с водой. Мастер завопил, дескать, ты спятил, что ли, — да поздно было. Как в кипящее масло окунул. Поташ… он под водой горит, понимаешь. А получилось вот что… — Он поднял изуродованные кисти чуть не к ее носу. — Они меня пожалели, оставили с метлой ходить… Но метлой, сама понимаешь, на хлеб не заработаешь.

Анна Стина задумалась.

— Больно было?

Нищий захохотал.

— Как пощупать преисподнюю, деточка, как преисподнюю, куда мне уж точно дорога.

Заметив, что она не приняла шутку, он сделался серьезнее.

— Ничего хуже в жизни не было. Мастер оттер мне руки шерстяной тряпкой от этой кипящей каши, кожа вся сошла. Сгорела. Лимонным соком поливали… Может, без лимонов было бы еще хуже, но несколько дней я словно горящие угли в руках сжимал.

Он с отвращением сплюнул, а когда поднял на нее глаза, хорошее настроение как рукой сняло.

— Что еще? Вспомнил всю историю — и теперь думаю, что могла бы подать и побольше.

— А можешь сделать для меня такую смесь? Я заплачу.

Озеро Клара не близко — они шли не меньше получаса. Анне Стине показалось, что мануфактура на берегу наклонилась к замерзшей воде, будто почва под ней уже не выдерживала веса тяжелого, уродливого здания. Наверняка обман зрения. Дождались, пока сядет солнце и рабочие начнут расходиться по домам. Серые фигуры тянулись унылой цепочкой, а нищий, шевеля губами и искалеченными пальцами, пересчитывал — все ли вышли? Беспокойно оглянулся и дал знак — пошли.

Обогнули обращенный к холму фасад мыловаренной мануфактуры и вышли к озеру. Здесь здание стояло на массивных сваях. Просвет между льдом и основанием был достаточен, чтобы пролезть на корточках. Они оказались под полом мануфактуры. Нищий начал ощупывать доски, то и дело оскальзаясь на льду и сопровождая каждое неудачное движение грязной руганью. В конце концов он обнаружил знакомую ему щель, просунул руку, снял засов и отшатнулся, чтобы не получить по голове упавшей крышкой люка. Они пролезли в люк и наткнулись на большую кучу мусора — Анна Стина догадалась, что люк предназначен для сбрасывания накопившегося мусора в озеро, а пока лед не тронется, мусор складывают поближе к дыре.

Ее спутник прижал руку к губам — на тот случай, если на фабрике кто-то остался и может обратить внимание на пар от его дыхания. Долго прислушивался и наконец подал знак — все спокойно.

Кардель помахал здоровой рукой и несколько раз сжал и разжал кулак, пытаясь восстановить кровоток в замерзших пальцах. Он ждал уже больше получаса. Служанка не пожелала впустить в дом незнакомца, да еще с такой грозной внешностью. Заставила дожидаться хозяйку во дворе.

— Вот-вот придет, — бросила она, а когда он попросил что-нибудь согревающее, хмыкнула, хлопнула дверью у него перед носом и скрылась в доме.

Он устал ждать. То и дело вставал на цыпочки — только так удавалось увидеть часы на башне Катарины, скрывающиеся за коньком крыши соседнего дома. На пятый или шестой раз понял, что стрелки не движутся. Должно быть, проникла влага, и преодолеть сопротивление льда зубчатым колесикам механизма… это им не по зубчикам.

Не успел он посмеяться собственному каламбуру, в двери открылось смотровое окошко и его окликнула та же нахальная круглолицая служанка.

— Он может зайти в сени и выпить домашнего пива, — сказала она в третьем лице, словно подчеркивая незначительность посетителя. — Теплого, если пожелает. Хозяйка скоро примет.

Еще и это. Оказывается, вдова все время была дома. Он разозлился, но мысль о теплом пиве заставила его забыть планы отмщения, которые он уже начал вынашивать. Кардель счистил с плеч несуществующий снег, вежливо потоптался у порога, отряхивая сапоги, и оказался в теплых сенях. В доме пахло свежевыпеченным хлебом. Он снял задубевший камзол, сделал глоток горячего крепкого пива и благодарно вздохнул, чувствуя приятную ломоту согревающегося тела.

Сразу за кухней, в полутемной комнате его ждала хозяйка дома, вдова Фрёман. Она не снимала траур, хотя муж ее отправился в мир иной уже много лет назад. Вдове было не меньше шестидесяти. Детей у супружеской пары, как он догадывался, никогда не было, и вдова от тоски по умершему мужу никуда из дому не выходила. Сидела у камина, прямая, как кочерга. В ее лице Кардель не обнаружил даже малейшего признака жалости к своей горькой судьбе; наоборот. Сосредоточенная, суровая мина — дескать, если мой любимый муж помер, если мир подложил мне такую свинью, — ничего, отплачу той же монетой. Она не вознаградила его даже кивком.

Он прокашлялся.

— Мир этому дому.

Вдова Фрёман повернула голову в его сторону, посмотрела на него суровым немигающим взглядом, и у него тут же появилось ощущение, что она уже знает о нем все, что ей надо знать. Вдова помедлила с ответом.

— Мне сказала служанка, что вас зовут Кардель, что вы служите в сепарат-страже. Какая нужда вас сюда привела — далеко за пределами моего понимания. Если бы жизнь не была так однообразна, я бы даже думать не стала — велела бы служанке вас выпроводить. Что вам надо?

У Карделя загорелись уши. Внезапно он понял, что в полутьме ошибся: вдова на него не смотрит. Вдова слепа. Глаза подернуты молочно-белой пленкой. Он вздрогнул и немного растерялся. Забыл, с чего хотел начать.

— Прошу прощения за внезапный визит, и позвольте мне выразить самые глубокие соболезнования по поводу кончины вашего любимого му…

— Замолчите! — Она предупреждающе подняла руку. — Воронам свойственно каркать, а не петь, как соловьям. Арне Фрёман, настоятель и пастор в приходе Катарина, покинул этот мир много лет назад, вечная ему память… Хотя, наверное, пастор и сейчас в целости и сохранности; он был настолько пропитан спиртным, что ни один червь не решится на него посягнуть. То, что я в трауре, говорит больше обо мне, чем о покойном священнослужителе. Так что попрошу вас прекратить реверансы и переходить к делу, которое вас сюда привело.