Юлия Яковлева - Небо в алмазах

Он даже дышать стал тише. Ждал удобного мига.

Улиц, которые он хорошо знает: с проходными дворами, в которые можно ускользнуть, с чердаками, которые соединяют один дом с другим, со сквозными подвалами в целый квартал.

Но машина не сбавляла скорость. Шофер закладывал повороты так, что все четверо валились друг на друга то вправо, то влево. Оживленных перекрестков, где требовалось бы притормозить, где стоял бы постовой-регулировщик в белоснежной форме и каске, просто не было. Заводская часть города. Красный кирпич, трубы, заборы, заборы, заборы. Машина подскакивала на ухабах, приходилось пригибать голову, чтобы не боднуть потолок. В просветах между заборами мелькнула пустота – река. По ее положению Зайцев дорисовал остальное. Нашел их машину на воображаемой карте. Теперь он понимал направление. Они двигались в сторону Пулкова. Вон из города. «А там что?» Уже ясно стало, что это не арест. На миг Зайцева продрал мороз по коже. «Вывезут – хлопнут. Закопают». Поэтому двое конвоиров. Они не только конвоиры. Они будут копать.

Но ничего при этом не почувствовал. Даже удивления, что всё так быстро разрешилось.

Кончились заводы, кончились деревенского вида халупы. «Воронок» лихо свернул с дороги, запрыгал по траве. И Зайцев, подскочив на очередном ухабе, увидел поверх головы шофера оливкового цвета рыбины. Гибрид рыбины и недорогой этажерки.

«Воронок» остановился. Несколько деревянных сараев – еще не обветренных, дерево светлое, свежее. Голое поле. Сухие султанчики травы. Аэропорт «Шоссейная».

Зайцеву дали выпрыгнуть из машины. Вылез, получив тычок в спину, Нефедов.

Самолет стоял, подняв рыло, распластав двухэтажные крылья. Конвоир все пихал в спину – больше по привычке. Под ногами у Зайцева загремела металлическая лесенка.

В брюхе у рыбины оказалось два места: койка и откидное сиденье. Зайцев замешкался – тут же получил пинок. Следом вкатился Нефедов. Пилот обернулся на шум: два рыбьих глаза в кожаной оправе, голова в шлеме – как мяч.

– Сядьте, сядьте, – торопливо распорядился. – Один направо, один налево.

И тут же отвернулся к своим лампочкам и рычагам. Зайцев подвернул себе под зад металлическое сиденье. Нефедов сел на краешек койки.

Зайцев, как никогда, был благодарен ему за молчание. За обычное сонное выражение лица.

Нет ничего ужаснее, когда напарник пилит тебя, как разочарованная супруга.

В круглое окошко Зайцев увидел голубую фуражку – задранное лицо. Рыбина затарахтела. Затряслась. Авто и фуражка пропали. Трясти перестало. Вернее, потряхивание превратилось в плавное скольжение вверх и вниз, как по снегу. В окне – внизу – лежала теперь неровная мозаика в зеленых тонах. Понеслись рваные ватные клочья – облака. Становилось зябко.

Зайцев огляделся, притянул к себе толстую куртку – укрылся. Стал исчезать.

Почувствовал, как его двинули в бок – вернули в реальность. Открыл глаза.

Нефедов шевелил губами.

– А? Что?

– Вы что – спите?!

– Конечно! Я! Сплю! Нефедов!

Тот придвинул лицо. Зайцев добавил обычным голосом:

– И тебе оставлять вкусное напоследок не советую. Я не большой спец в самолетах. Это либо У-два, и тогда ближайшая посадка через триста-четыреста километров. Либо это Р-5.

Он снова накрыл подбородок. От куртки пахло чужим потом и машинным маслом, но запах успокаивал, казался мирным, человечным. Опять толчок. Опять над ним висит лицо.

– А если! Эр! Пять?! Тогда?! Что?!

– Не ори. Так близко я слышу… Тогда мы летим в Гагры.

– Сядьте вы по сторонам, мать вашу!! – проорал сквозь шум мотора пилот.

И Зайцев закрыл глаза.

Зайцев проснулся, потому что заложило уши. Все тело разом тянуло по косой. Он понял, что самолет снижается. Посмотрел: в полумраке ворох ватных одежек, Нефедов последовал если и не его философии, то примеру: спал. Зайцев выпростал из-под тяжелой куртки ногу, пихнул Нефедова. Тот перевернулся разом, сел сразу прямо, как будто только притворялся спящим. За круглым окошком была темнота с аккуратно прорезанным круглым отверстием. А потом луна провалилась и вместо нее косо встала лужица электрических огней.

– Интересно, где мы?

– Любой населенный пункт примерно в тысяче километров к югу от Ленинграда.

– Вы про тысячу прям знаете? – засомневался Нефедов.

– Без посадки эта машина берет от восьмиста до тысячи. Дозаправка.

Но он ошибся. Их просто перевели в другой самолет. И в этом новом они были уже не пленниками, которых затолкали тычками в спину. Они были загадочными товарищами из Ленинграда, про поездку которых ясно было только то, что она по линии ГПУ. А потому внушавшими опаску уже по факту, на всякий случай.

– Ух ты, – сказал Нефедов.

– Пирожки от бабушки, – прокомментировал Зайцев. В животе сразу заурчало. К ужину были приложены две мутноватые бутыли – одна с коричневой жидкостью, другая с прозрачной. «Водка и коньяк, – подумал Зайцев: – Вечная пара, как Толстой и Достоевский, как Уланова и Дудинская. Лучше бы воды налить догадались». Больше всего Зайцева обрадовали матрасики на койке и на сиденье. После первого перелета зад саднило.

– Ну все, Нефедов, теперь твоя очередь куковать на насесте. А я на полати полезу.

И тут оба услышали дыхание. Нефедов отпрыгнул, как кот. Зайцев почувствовал, как встали дыбом волоски на руке. Быстро подошел и одернул рогожу, под которой сипело. На него глянули маленькие глазки на пушистой, будто смеющейся ушастой харе. Передние и задние копытца были связаны.

– А, это Серега свекру порося просил захватить, – сообщил за спиной пилот. Рыбьи очки были сдвинуты на лоб. Он подошел к поросю, звонко похлопал по мохнатой тугой ляжке. Почесал между волосатыми ушами.

– Меховой какой, – заметил Нефедов.

– А какой надо? – насмешливо отозвался летчик.

– Я думал, свиньи голенькие.

– Жареные – да.

Нефедов молча переварил сведения.

– Можно дать ему печенье?

«Господи, Нефедов, пацан еще», – вдруг подумал Зайцев.

Летчик закрыл поросенка рогожей.

– Только пить не давайте, – добродушно предупредил. – Нассыт. Наплачемся нюхать.

Летчик сел, сдвинул очки, повернув голову, застегнул под подбородком ремешок шлема. Они тоже сели: колени против колен. Пол под ногами задрожал.

Миски и судки звякнули, поехали на сторону. Жидкость в бутылках встала косо. Поросенок ворохнулся, всхрапнул.

Лужица огней снова встала косо – уже с другого бока. И провалилась вниз.

В коричневой бутылке оказался не коньяк, а холодный сладкий чай. Во второй – все-таки водка, ее задвинули под сиденье.

– Слушай, Нефедов, – жуя, начал Зайцев. – Пока ты там сладко спал, я вот что понял.