Юлия Яковлева - Небо в алмазах

– Да, он молодец. Настоящий артист. А вот бык нас подвел. Красавец. А работать – ни в какую.

Она забрала поросенка себе на руки.

– Он жертва искусства.

Вопросительный взгляд. Но сама догадалась:

– А, вы про коньяк. Ну, это ничего. От похмелья еще никто не умирал.

– С этим поспорю. Я – умирал. Потом, правда, воскресал.

Ее серо-голубые глаза весело блеснули.

– Вы просто не умеете лечиться. Вначале нужно выпить воды. Желательно с лимонным соком и медом. Держите его пока.

Зайцев принял поросенка.

– Или нет, – поправилась она. – Cюда.

Она смахнула с кровати платье.

– Кладите… Не на платье, – засмеялась. – На кровать.

«Кретин, – обругал себя Зайцев. – Но уж больно голос у нее красивый. И ноги».

Женщина распахнула дверцы щегольского бюро, очевидно, принадлежавшего супруге лейб-медика. Вынула, стукнула на стол бутылку минеральной воды, блюдце с половинкой лимона.

– Нет, – сказала сама себе. – Его же коньяком напоили.

Убрала. Рука ее вынырнула с другой бутылкой: мутноватой.

– Коньяк лучше всего лечить рассолом.

Бутыль с рассолом была наполовину пуста, отметил Зайцев.

– И супом-хаш, – попробовал поддержать тему он.

– А вот это неправильно! – живо возразила женщина. – Жирно, тяжело. Организму нужны соли, сахар, жидкость. А не нагрузка. Ну да легкий ужин я ему придумаю.

Она села перед зеркалом. Отщипнула кусок ваты.

– Ну, теперь ступайте, – подмигнула в зазеркалье. – Мне пора снимать с моего инкогнито крем.

Зайцев заметил сперва отражение, а потом и сам бокал с липким винным пятнышком на дне. Стоял на столике у зеркала. Объясняет похмельные знания. «Она, похоже, в этом деле спец».

– Вы сняли с моей души камень. Я уже думал ехать к ветеринару.

– Мы, актеры, одно большое братство, – весело заверила она. – Своих не бросаем.

«Это точно из какой-нибудь роли», – но Зайцев тут же ей простил. Симпатичная баба.

– А поросенок где? – первым делом спросил на лестнице Нефедов. Карманы у него оттопыривались.

Зайцев глянул на часы, висевшие над входом. Время еще есть. Продержаться бы это время.

– Свинья ты, Нефедов… В надежных женских руках.

– Или надежные, или женские.

– С такой философией не видать тебе семейного стола. Холостяком помрешь. Да, пока ты пасся на кухне, по нашу душу архангелы в голубых нимбах.

Никакого выражения. Зайцев знал, что Нефедов думает: бежим.

– Успеем, – ответил наконец он.

– У нас здесь всего два Владимира, – обрадовался Зайцев. – Скромный осветитель и текстовик-остряк. По одному на нос. Кого берешь?

– Берите текстовика себе.

– Все, Нефедов, вперед. Сбор отряда в разгромленном зале. Он теперь вряд ли кому-то нужен… А потом – делаем отсюда ноги.

Чего Зайцев не ожидал, так это что вечер наступит так быстро. Как будто потянули за шнур – и опустилась синяя бархатная штора. Все предметы в комнате стали темно-синими и непохожими на себя, все бумаги – голубыми. А скоро станут черными.

Он не мог зажечь лампу – свет сразу заметят мотыльки и обслуга.

В комнате у текстовика Зайцеву хватило одного взгляда, чтобы определить: здесь живут двое мужчин. Кровать под балдахином явно была профессорской. В пару к ней была втиснута обычная, с железными шарами. Валялись носки, теннисные туфли, трубки, купальные трусы. Зайцев увидел на столе – отстегнутые с руки часы с ремешком: фосфорические деления, стрелки показывали пальчиками – сюда и туда. Время еще есть. Над хаосом, словно пара из Ноева ковчега на гору Арарат, были подняты две пишущие машинки. Одна накрыта чехлом. Из другой торчал листок с начатым текстом.

Зайцев подошел. Приблизил в полумраке лицо. Стал читать. Брови его поползли вверх. Зайцев схватил листок, крутанул рычаг машинки.

– Шутки у Кольки воруете?

Зайцев отпрянул. Обернулся. Листок нырнул в карман.

Из-под балдахина вынырнула голова.

– Александров прислал, – нашелся Зайцев.

– Господи ты боже мой. Опять? А сейчас-то что? Уж и так рожки да ножки от «Магазина» остались. Что ему не нравится? Ахинея еще не полная?

Зайцев ничего не понял. Да и выбросил тут же из головы. С кровати на него глядел хозяин второй – зачехленной – пишмашинки, а значит, Масс. Владимир Масс. Зайцев метнул наживку:

– Привет вам, кстати. Из Ленинграда. От Вари.

Напряг зрение, напряг слух.

– О, – обрадовался тот. – Она, значит, уже не сердится? Ну хорошо. Я рад! Это же просто шутка была.

Если в темнеющем воздухе Зайцев и не мог уверенно судить по лицу, по глазам, казавшимся просто двумя темными пятнами, то голос не оставлял сомнений. Веселый голос именинника на празднике жизни. Этот Владимир знать не знал, что Варя мертва.

– Не со зла он, честное слово. Просто хотел сделать старушке приятное. Как-то не сообразили, что ей не сто лет в обед. Сам не пойму: почему мы думали, что она уже совсем старуха? Ну не важно! Я рад, что она тоже посмеялась и забыла. Вы и от меня привет ей передайте. Передадите?

В дверь забарабанили. И раньше, чем Зайцев успел броситься, зажать Владимиру рот, тот молодцевато съехал со своего ложа – звонко спросил:

– Кто там?

– Конь в пальто. Открыть.

Масс бросил на Зайцева вопросительный взгляд. Голос за дверью был хамский, тон требовательный. Безличный.

Зайцев не стал ни пускаться в разговоры, ни раздумывать. В несколько шагов добежал до окна, вскочил на низкий подоконник и прыгнул вниз. Перебежал террасу, схватился за еще не остывшие перила. Хорошенько оттолкнулся. И черный сад проглотил его.

Тихо не было. Цикады трещали так, что Зайцев почти не слышал собственных шагов. Но все равно сошел с гравия – бежал по траве. Перешел на шаг. Дал дыханию восстановиться. «А сейчас сколько времени?» – прикидывал он, упершись руками в колени. Пощупал в кармане – листок на месте. «Сейчас про это не думать», – приказал себе Зайцев. Снял ботинок, носок, сунул листок, снова обулся. Огляделся. Оранжевый электрический свет из окон виллы сюда не доходил. На мясистых листьях блестели лунные блики. В просветах между кустами фосфорически мерцало море – одновременно близкое и далекое. Зайцев посмотрел вверх. Звезды большие – куда больше северных. И даже больше Вариных бриллиантов. Ничего, кроме звезд.

Хрустнул неуверенный шаг. Еще один. Зайцев замер. Тихо убрал ветку. Зеленовато-голубое – белое – платье посверкивало блестками. Зелено-голубые – пергидрольные – волосы были уложены волнами в вечернюю прическу. Губы в темноте казались темно-синими от помады. Женщина сделала еще шаг, подвернулся каблук, чуть не упала, машинально пытаясь поймать рукой опору. Выровнялась.

Она была уже совершенно пьяна.

Она была сейчас его единственной надеждой.

Нефедов не смылся, когда мог. Теперь Зайцев не мог бросить его. Но шаги – уверенные, быстрые, шаги хозяина жизни – заставили его снова отпрянуть за куст.