Елена Арсеньева - Загадка воскресшей царевны

И вот наконец грузовики с трупами и охраной тронулись от дома Ипатьева. Чайковский остался один во дворе.

Он заглянул за тележку, прислушался к дыханию Анастасии. Да, она была еще жива! Поправил ее платье, чтобы край подола не высовывался из-за тележки, и нащупал какие-то камушки под тканью. Неужели драгоценности?

Снова пробежал руками по ее телу. Пояс, корсет – кажется, по всей одежде были там и сям вшиты мелкие камни и какие-то шарики. Жемчуг, что ли?…

Но сейчас не до этих спрятанных сокровищ. Нельзя терять ни минуты. Если Юровский спохватится, если повернет грузовики назад, если Анастасию найдут, то могут догадаться, кто ее спрятал! Вдруг кто-то видел, что ее тело выносил именно Чайковский?

Александр выскользнул из калитки и помчался по улице. Ему нужна была помощь, и существовал только один человек, который мог помочь. Брат Сергей. Чайковский нашел его и рассказал о том, что случилось. Тот чуть не рухнул там же, где стоял, услышав, что натворил Александр. Он нипочем не соглашался участвовать в этом ужасном деле.

Но Чайковский знал своего брата. Тот был очень жаден. Он мечтал разбогатеть.

– У нее вся одежда драгоценностями нашпигована, – прошептал Чайковский. – Вшито невесть сколько камушков. Не пожалеешь, если поможешь!

Сергей немедленно кивнул и бросился вслед за братом. Никто не обратил на них внимания. Они перенесли Анастасию в дом портного, который чинил одежду красноармейцев, а потому пользовался их полным доверием. Только управились, как вернулись красноармейцы от Ганиной Ямы, где жгли трупы казненных. Там исчезновение одного тела было обнаружено. Какой шум это подняло! Была устроена настоящая облава, кругом висели листовки с сообщением о побеге царской дочери, и тех, кто ее прятал, стращали самыми страшными карами. Чайковскому пришлось участвовать в облаве, а потому он заявил, что сам обыскал дом портного и никого не нашел. А там в это время лежала в постели Анастасия…

Спустя три дня Чайковский вернулся в город с телегой и увез великую княжну на свою семейную ферму, спрятав под снопами соломы».

Таким же образом с таким же результатом прошел третий день, четвертый – и наконец те пять дней, которые Анатолий Башилов имел законное право провести в приюте на Фрёбельштрассе, подошли к концу.

Проведя шестой день в таких же бесплодных поисках работы, последним вечером Анатолий, едва волоча ноги, брел в сторону приюта, размышляя, удастся ли ему уговорить начальство позволить ему подписать еще одну «Подписку об уведомлении» и снова получить место на железной койке и миску похлебки или ему придется устроиться на ночь в каком-нибудь темном уличном закоулке. Вдруг рядом раздался визг тормозов. Анатолий шарахнулся в сторону, испугавшись, что снова задумался на переходе – в последнее время с ним такое случалось настолько часто, что он и сам не смог бы ответить на вопрос: а не нарочно ли он это делает? Не ищет ли смерти, которая решила бы все его проблемы?

Чего греха таить, приходила ему иной раз такая мысль… но тогда он вспоминал стенд с фотографиями неопознанных трупов, на котором он два года назад увидел фотографию Анны. Уж очень страшны были эти снимки, и Анатолий откладывал столь радикальное и бессмысленное решение своей судьбы на потом.

Итак, он шарахнулся от резко затормозившего автомобиля, как вдруг дверца его распахнулась и из нее резво выкатился лысый толстяк в желтом костюме и желтых ботинках – весь настолько весенний и цветущий, что Анатолию показалось, будто вокруг внезапно разнесся запах акации, которую он видел один-единственный раз в жизни – в Крыму, в Ялте, в 19-м году, когда стоял под цветущим деревом и ждал, что его сейчас расстреляют. И было так невыносимо странно умирать под этим прекрасным, благоухающим деревом, что Анатолий с каким-то даже недоумением смотрел на тех людей, которые собирались его убить.

С тех пор этот аромат его и пугал, и радовал – все же тогда он остался жив!

– Анатоль! – заорал в эту минуту толстяк. – Мой Анатоль! Неужели это ты?!

– Клаус? – ошеломленно пролепетал тот, слишком растерянный и измученный, чтобы гордо отвернуться и уйти.

Мелькнула мысль – может быть, удастся разжиться у Клауса хотя бы небольшими деньгами и поесть наконец досыта?

Между тем Клаус бросился ему на грудь, едва не сбив с ног, и затрясся в рыданиях.

– Черт проклятый! – всхлипывал он. – Я тебя ненавидел! Я тебя видеть не хотел! Я тебя ни разу не навестил в тюрьме! Я уверял себя, что ты для меня умер! Но сейчас увидел тебя – и все во мне перевернулось. Чуть сердце не выскочило. Вот послушай!

Он схватил Анатолия за руку и прижал ее к своей груди.

– Я счастлив видеть тебя, гад ты этакий! – причитал он, лучась улыбкой и в то же время чуть ли не рыдая. – Ты изменился… ты очень изменился! Похудел, повзрослел, но стал даже интереснее, чем раньше. И способен волновать меня по-прежнему… – сообщил он лукаво и как-то странно дернул руку Анатолия вниз, словно намеревался заставить его проверить степень своего волнения так же, как только что заставил проверить степень своего сердцебиения.

Анатолий отпрянул.

– Ты злишься? – изумился Клаус. – А ведь это я должен злиться. Ты искалечил моего мальчика. Ты… но я прощаю тебе это. Ты ревновал, это понятно! И я его все равно скоро выгнал.

– Клаус! – раздался вдруг сердитый голос из автомобиля, а потом резкий клаксон. – Мы опаздываем!

– Иду! – крикнул Клаус, досадливо обернувшись. – Ах, дьявольщина! У меня встреча… неотложная, очень важная встреча! Но я не хочу тебя терять. Мы должны снова увидеться и поговорить. У меня есть для тебя работа, – он говорил так быстро, что брызгал слюной. – Я открываю мюзик-холл с мужской, чисто мужской труппой. И зрители будут мужчины! Понимаешь? – Он хитро подмигнул. – Мне нужны администраторы для отбора и проверки мальчиков-статистов. Я бы поставил тебя во главе этих администраторов. Можно будет хорошо заработать! Сейчас я как раз еду на встречу с человеком, который готов крупно вложиться в этот проект. Он из наших… ты понимаешь? – Клаус многозначительно подмигнул. – Он хочет, чтобы все было красиво, очень красиво… чтобы у меня работали только красавцы, а я ведь не видел человека красивее тебя, Анатолий! Давай забудем наши прошлые неурядицы. Давай помиримся и поможем друг другу.

Клаксон зазвучал снова, и Клаус, что-то сунув в руку Анатолию, бросился к автомобилю, крича:

– Жду тебя завтра в любое время! Сегодня я допоздна задержусь, вернусь только к утру, а завтра приходи… лучше после обеда, чтобы я мог выспаться. Я сменил квартиру, вот адрес! Приходи, любовь моя! Приходи!