Елена Арсеньева - Загадка воскресшей царевны

– Если старуха моя не придет, вы мне поможете.

И, заметив голодный взгляд Анатолия, дал ему, после долгих поисков и тщательного отбора, апельсин с пятнышком зеленой плесени.

Заведующий угольным складом в районе Северного вокзала, крепкий коротышка, долго осматривал Анатолия цепким взглядом снизу вверх. Потом потребовал показать ему бицепсы. Но чего не было, того не было!

– Не-е-е-а, – разочарованно протянул угольщик, однако, когда Анатолий был уже на пороге, хозяин вдруг окликнул его:

– А писать как следует умеете?

– Умею, – удивился Анатолий.

– Хотя нет, – отмахнулся угольщик. – Вы же русский, да? А мне надо, чтобы по-немецки умели писать.

– Я пишу по-немецки без ошибок, – сообщил Анатолий, однако угольщик недоверчиво ухмыльнулся (видимо, это казалось ему невозможным) и снова протянул:

– Не-е-е-а!

В продовольственной лавке близ Александерплатц Анатолию отказали в работе, но предложили просроченную ливерную колбасу и две черствые булочки. Возражать он не стал.

Анна Филатова приоткрыла окно, чтобы проветрить: в комнате витал навязчивый аромат дешевых духов Татьяны Боткиной и еще более удушливый запах – коварства и интриги. Потом легла на кровать, подоткнув повыше подушку, чтобы удобней было читать, и некоторое время смотрела на клеенчатую обложку тетрадки, не решаясь ее открыть. Чудилось, Анна стоит на каком-то пороге… и после того, как она его переступит, для нее начнется совсем другая жизнь.

Отчего-то было не по себе…

Наконец она отважилась, открыла тетрадку и прочла первые строки, написанные по-русски мелким, но довольно разборчивым почерком, так непохожим на почерк Анастасии, который она, Анна, переняла в свое время не без труда:

«Я навсегда запомню эту страшную ночь, хотя до сих пор не могу поверить, что это был не кошмарный сон, что все это происходило наяву со мной, великой княжной Анастасией Николаевной Романовой…»

Анна Филатова испытала странное чувство, прочитав эти строки. И страшно ей стало, и в то же время ревность охватила. Наверное, что-то подобное могла бы испытать женщина, которая прочла бы письмо любимого человека, адресованное другой, но написанное в тех же выражениях, которые он обращал раньше к ней.

Это было глупо, Анна понимала это и понимала, что надо читать, читать, и не просто читать, но и запоминать каждое слово!

Она должна чувствовать себя уверенней, чем раньше, перед всеми этими людьми, которые рассматривали ее так недоверчиво и даже презрительно…

Переведя дыхание, она углубилась в чтение:

«Я навсегда запомню эту страшную ночь, хотя до сих пор не могу поверить, что это был не кошмарный сон, что все это происходило наяву со мной, великой княжной Анастасией Николаевной Романовой…

Нас разбудили вскоре после полуночи и заставили умыться, быстро одеться и спуститься в подвал. Мы решили, что нам грозит какая-то опасность. Может быть, наступают наши войска? Может быть, нас смогут освободить? Никто не ждал беды. Доктор Боткин, который не покинул нас в годы страданий и которого мы все любили, наш верный друг…»

Эти слова показались Анне хоть и нарочитыми, но в то же время очень трогательными. Татьяна не могла не отдать должное своему отцу! Она его очень любила, и, конечно, он стоил этой любви, а своей преданностью царской семье и мученической смертью заслуживал всякого уважения! Уж он-то знал, конечно, как рискует, он не ждал никаких почестей и наград за свою службу, он был искренним человеком… в отличие от его дочери, которая страшно не понравилась Анне.

Для Татьяны она была всего лишь самозванкой, которая, впрочем, могла принести ей пользу. Ну что же, и Анна попытается извлечь из знакомства с ней максимум пользы.

Итак…

«Доктор Боткин, который не покинул нас в годы страданий и которого мы все любили, наш верный друг, спросил у Якова Юровского (коменданта, который управлял всем в доме Ипатьева, где мы жили, и руководил охраной), что нас ожидает. Тот ответил, что нас должны увезти из этого дома, потому что здесь нам грозит опасность. Успокоившись, мы начали спускаться в подвал.

Когда мы шли по лестнице, до нас донесся шум моторов. Я глянула в боковое окошко и увидела, что во дворе стоит грузовой автомобиль. Рядом топтался водитель в кожаной куртке. Шум мотора этого грузовика и был слышен. Очевидно, на нем нас и должны куда-то увозить. Но потом я узнала, что рокот мотора должен был приглушить звуки выстрелов, а на грузовике собирались увезти наши трупы. Но, конечно, тогда ничего плохого я не думала, еще не проснувшись толком, даже не подозревала, что нас ждет…

И вот мы спустились в комнату в нижнем этаже рядом с кладовой. В ней всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка. На стене – обычные полосатые обои, тусклая электролампочка под сводчатым потолком.

Родители и Алексей сидели на стульях, остальные стояли вдоль стен. Мы не знали, что делать, не подозревали, что произойдет.

В подвале находились не только мы, но и горничная Аня Демидова, и камердинер Алексей Трупп (его настоящее имя было Алоизий, он был латыш, Алексеем его звали ради простоты), и повар Иван Харитонов. Аня Демидова, думая, что нас куда-то повезут, прихватила с собой подушки. Я притулилась рядом с ней – я очень любила ее, звала Нютой… тут же, около меня, стояла моя сестра Татьяна.

Трупп и Харитонов замерли в почтительном отдалении от господ.

Вошли охранники и выстроились в ряд напротив нас – я заметила, что за ремень у одного из них заткнуты сразу два револьвера. Мне стало страшно.

Стремительно вошел Юровский и встал рядом с другими охранниками.

Отец с тревогой взглянул на него. Юровский громко крикнул:

– Попрошу всех встать!

Мой отец, государь, поднялся легко, по-военному; мрачно сверкнув глазами на Юровского, нехотя поднялась со стула матушка.

В эту минуту в комнату вошел и выстроился как раз против нас отряд латышей: пять человек в первом ряду, и двое – с винтовками – во втором.

Ужас охватил меня. Я видела, как матушка перекрестилась. Стало так тихо, что со двора через окно мы услышали, как тарахтит мотор грузовика.

Юровский шагнул вперед и проговорил, в упор глядя на отца:

– Николай Александрович! Попытки ваших единомышленников спасти вас не увенчались успехом! И вот, в тяжелую годину для Советской республики… – Он повысил голос и рубанул рукой воздух: – на нас возложена миссия покончить с домом Романовых!

Я услышала женские голоса: „Боже мой! Ах! Ох!“ – но не могла понять, кто кричал.

Отец пробормотал:

– Господи Боже мой! Господи Боже мой! Что ж это такое?!