Эл Ригби - Иди на мой голос

Почему-то он не произнес настоящей фамилии Джека и молча распахнул дверь. Заходя в теплое помещение, я обернулся. К моргу подлетала длинная гондола. Свет подвешенного к козырьку фонаря мутно мерцал сквозь жидкий туман.

Лондонское утро начинается рано. В 7:00 ночные обходчики Скотланд-Ярда гасят фонари и возвращаются в участки сменяться. Дневные – полицейские званием чуть выше, с жалованием на два шиллинга больше, – занимают их место. Примерно в 7:20 открываются рынки, некоторые лавки и конторы, и уже в 7:35 идут вдоль домов молочники, зеленщики, почтальоны, трубочисты. Лошадиный цокот слышится чаще, чем в сумерках, а если нет тумана, к нему добавляется рокот кораблей. В 8:00 уже другие, междугородние и международные суда начинают прибывать на Первый Воздушный, и площадь заполняется людьми. К 8:30 улицы становятся артериями: по ним в разные концы города мчат кэбы и омнибусы, а гондолы скользят над крышами, напоминая юрких насекомых. К 9:00…

…К 9:00 в Лондоне разгар дня. Улицы забиты; клерки и подрядчики спешат по делам; на рынках и в лавках оживленно торгуют; мальчишки продают газеты за полпенни. Правительственные кварталы заполняют люди, решающие судьбу государства. Все это – под неусыпным надзором блистательного Скотланд-Ярда.

Так было и сегодня; часы уже пробили десять . Все снова тонуло в тумане – густом, влажном, липнущем к лицу, как затхлые водоросли. Фелисия Сальери ненавидела туман, но сегодня он стал ее союзником.

Она летела над Темзой достаточно низко, чтобы слышать привычный шум проснувшегося города, и достаточно высоко, чтобы огромный корабль казался с земли обычной развалюхой, спешащей на ремонт к верфи. Ведь солнца не было, и под кусками деревянной обшивки, сегодня «прилаженной» спешно и небрежно, не блестел металл, а пулеметы надежно прятались в иллюминаторных отверстиях. Лондон не знал, что приближается с каждой минутой к зданию Кабинета – оплоту безопасности и стабильности Короны. Никто ничего не знал. Фелисия верила: день будет идеальным.

Она взошла на мостик и оглядела человека, стоявшего у штурвала рядом с простенькой контрольной панелью. Джеймс Сальваторе смотрел вперед. Темные с проседью волосы трепал ветер; рубец на лице в серой мгле казался багровым; глаза опустели. Невольно Фелис вспомнила другой полет, на другом корабле, с другим человеком. Идиот Марони смотрел вдаль с таким же выражением тупого бараньего равнодушия, правда, и мозгов у него было еще меньше, чем у этого конструктора. А она тогда заикнулась о своем предке и только потом поняла, как глупо поступила. Но тогда она действительно была глупее, тогда все только начиналось. Больше она таких ошибок не совершала. А Джулиан Марони, наверное, уже сдох.

Внизу дала сигнал баржа, другая ответила ей. Фелисия прислушалась: да, Лондон жил обычной жизнью, и все же некоей частице разума казалось, будто что-то не так. Где-то в тумане, в ползущих внизу темных точках таилась угроза. Фелис пока отогнала эти мысли, расправила плечи. День должен был быть идеальным . Хотя бы начаться идеально .

– Скоро.

Голос Сальваторе звучал тихо, сухо. Он знал, что она собирается делать, и знал, что не помешает. Да, он точно был умнее Марони: даже попытки сбежать оставил в первый же год после похищения. Фелис усмехнулась и отошла, на ходу вынимая из-за пояса нож.

Корабль замедлялся; Фелисия шла вдоль борта и резала ложные снасти, на которых едва держалась мирная маска фрегата. Куски деревянной обшивки падали в воду. Люди на набережной наверняка видели это, но теперь было плевать. Осталось совсем немного.

– Поворачивай, – вкрадчиво приказала она.

Железный фрегат опустился ниже и полетел над Уайтхолл. Скрываться было бессмысленно, и корабль заскользил мимо верхних этажей домов, не задевая ползущих внизу кэбов. Прохожие задирали головы, замирали, некоторые кричали. Фелисия знала, что кто-нибудь вызовет полицию и что, хотя Скотланд-Ярд совсем близко, они не успеют.

– Разгоняйся! – крикнула она.

Они приближались к пересечению с Даунинг-стрит. Ветер усиливался; скоро он должен был разогнать туман. Сальваторе напряженно сжимал штурвал, жал на рычаги и кнопки. Костяшки его пальцев побледнели.

Здание было темным, с огромными, как в Хофбурге, окнами и полукруглым балконом. Совсем новое, построили всего три года назад, после большого пожара, начавшегося на ближней к набережной Виктории верфи и охватившего полцентра города. Тогда все хорошо прогорело… Сегодня – будет уничтожено по-другому.

Эти минуты она представляла себе десятки раз; в ее воображении они были расписаны посекундно. Сальваторе знал, что делать, и уже поворачивал штурвал. А она присматривалась к силуэтам за окном, окружившим широкий стол. Двадцать мест. Двадцать министров. Приглушенный газовый свет, очень тусклый. Совсем близко. А теперь…

Пора.

Тридцать секунд – корабль развернулся на пересечении Даунинг-стрит и Уайтхолл.

Двадцать секунд – махина сделала точный бросок с быстрым торможением.

Пятнадцать секунд – стальной нос фрегата вгрызся в стекло, в дерево, в тонкую штукатурку и хлипкие камни. Снес два окна и кусок стены меж ними. Спрятанный пулемет выдвинулся. Дуло было нацелено на стол, за которым совсем не ждали посторонних.

Еще десять секунд – умер звон стекла. Корабль замер, его нос – в полуметре от министров. Двигатели по-прежнему ревели, баллоны с летучкой – шесть в разных частях конструкции – слабо тянули фрегат, не давая ни подняться, ни всей массой обрушиться. Здание могло не выдержать, а этого она совсем не хотела, слишком просто. На улице голосили люди, слышался топот: кто-то убегал сквозь туман, наверняка к Скотланд-Ярду. Но почему-то не было криков изнутри , из самого Кабинета. Шагов, скрипа дверей, даже стрельбы, – хотя многие министры едва ли струсили и едва ли забыли оружие. Но Фелис не слышала ничего, кроме… нет, этого не могло быть. Нет.

Тридцать секунд, чтобы спуститься по лестнице. Фелисия знала, что в воздухе она – легкая мишень, но знала также, что в нее не будут стрелять сразу, слишком сильно любопытство и неотступен страх, что «Гатлинг» даст очередь раньше, чем пуля настигнет женщину в красном. Она спрыгнула на поцарапанный, усыпанный осколками и обломками паркет. Резко выпрямилась и подняла голову, ожидая увидеть… Что угодно. Только не это.

Музыкальная шкатулка: открытая крышка, знакомая мелодия – красивая, стройная, гармоничная и нежная. Ни за что она не поверила бы, что ее создали Антонио Сальери и этот бахвалистый шут, вместе . Фигуры двинулись по механическому пространству, вот – встретились, остановись, ведя немой разговор. Лицом к лицу. Вдвоем. В вечности.