Эл Ригби - Иди на мой голос

Стуча в дверь, я готовилась к презрительному «Что это ты тут забыла?». Но неожиданно Фелисия оказалась другой, нежели в классе, – спокойной, вежливой и вполне дружелюбной. В комнате у нее не было ничего, кроме кровати, двух полочек с книгами и стола, заставленного причудливыми склянками, в которых что-то даже булькало. Фелис сказала, что интересуется химией и что это у нее от двоюродного деда: приборы, книги, записи экспериментов оставил он, а она не дала матери выбросить. Еще Фелис любила рисовать. Я рисовать никогда не умела, и ее карандашные работы привели меня в восторг. На каждой в уголке красовался причудливый вензель-подпись. Она замечательно рисовала, Рехнутая Фелис. Мы проболтали до ночи и, расходясь, уже не чаяли друг в друге души.

Мы дружили все следующие годы. Пока однажды утром я не обнаружила в комнате мисс Лайт ее труп и десятки нотных листов, размокших от крови.

…Я открыла глаза.

Трудно было сказать, сколько прошло времени, но мне определенно стало лучше. Я смогла даже поспать, хотя музыка и голоса по-прежнему громыхали. Сделав усилие, я подняла левую руку и посмотрела на часы. Черт возьми! Половина пятого!

Я поднялась, торопливо открыла окно, чтобы проветрить, и начала сдирать с себя негнущимися пальцами платье. Пора было переодеваться обратно в броню: юбку, кюлоты, рубашку, жилет. В момент, когда я стояла только в комбинации, дверь распахнулась. В гримерную спокойно вошел Падальщик.

– Мисс Белл? Я решил за вами… – Потянув точеным носом воздух, он брезгливо сморщился. – Вы курите опиум?

– А то, что на мне, вас не смущает? – сердито прошипела я, прижимая руки к груди. – Вон! Немедленно!

На крик ушли все силы, и я рухнула обратно на диван. Снова тошнило, голова гудела, а руки мелко дрожали, как в каком-то припадке. Заметив это, Нельсон приблизился и наклонился надо мной.

– Вам дурно? – Это он сказал.

Давно употребляете? Это, скорее всего, подумал.

– Мне хорошо. Было, пока вы не явились, – огрызнулась я, надевая рубашку и с ненавистью глядя на множество пуговиц. – Как вы вообще догадались, где я?

– А вы могли быть где-то еще? – Сыщик невозмутимо поднял брови. – Зная вашу любовь к Холмсу, я бы сказал: «дедукция».

– Зная ваше безудержное любопытство, я бы сказала: нахал, хлыщ и жулик!

Плюнув пока на пуговицы, я быстро облачилась в кюлоты и юбку: сразу подняла ее край и пристегнула, укоротив почти до колен, затянула ремешки сбоку. Нельсон по-прежнему смотрел на меня с каким-то профессиональным интересом, будто прежде не видел одевающихся женщин. Это злило. Я обулась, выпрямилась, накинула поверх рубашки жилет и покачала головой.

– Знаете, то, что вы, грубо говоря, в борделе, не дает вам права на такие удовольствия. За тет-а-тет с женщиной в «Белой лошади» платят. И, к слову, я не отношусь к тем, кто продается здесь за деньги.

– За что же вы продаетесь в таком случае? – шутливо уточнил он.

Вопрос был беспардонным, но, возможно, справедливым, учитывая, что я не выставила сыщика, а одевалась при нем. Я тяжело вздохнула и уперла руки в бока.

– Нельсон. Послушайте. Я человек свободных нравов, наш век не отягощен моралью, но неужели вам надо читать лекции о…

Я осеклась. Он протянул руки и начал застегивать пуговицы на моей рубашке – проворно для мужчины. Отстранившись и обозрев результат, сыщик самодовольно хмыкнул и принялся за жилет.

– За такие удовольствия, думаю, здесь тоже платят. Но мы опаздываем, а Артур не любит ждать. Так что приходится идти на жертвы и рисковать.

– Нельсон! – Я попятилась, несколько обескураженная. – Вы с ума сошли? Я все понимаю, но…

– Но вы еще меня не убили, – пожал он плечами. – Это внушает надежду, что Независимые умеют ценить свое и чужое время.

Я стукнула его по пальцам, застегнула последнюю пуговицу на жилете и махнула рукой.

– Ладно, идемте.

Я сама удивлялась, почему еще его не убила. Впрочем, ответ лежал на поверхности: Нельсон прогнал память , которую не обезвредила до конца даже доза опиума. Уже за это я должна была сказать ему «спасибо». Но не сказала.

Мыши вели себя странно. Недавно они начали пищать и метаться по клетке, озираясь по сторонам. Они налетали друг на друга, но не замечали этого. Их обуял какой-то безумный страх, от которого они носились быстрее и быстрее, точно их преследовали. С улицы постучали, и я, не прекращая наблюдения за экспериментом, крикнул: «Не заперто!». Одна из мышей душераздирающе запищала.

– Мистер Сальваторе, я вернулся.

Когда открылась дверь, я все же отвлекся от клетки и вскинул взгляд. Дин Соммерс волок что-то большое и плоское, аккуратно обернутое бумагой. Я приподнял брови.

– Прогресс в расследовании?

– Трудно сказать. Скорее да, чем нет, – неопределенно ответил он и уставился на мышей. – Что с ними?

– Похоже, наш яд оказался психотропом, – вздохнул я, – вызывающим чувство страха. Мыши, вероятнее всего, в данный момент галлюцинируют, один Бог знает, что они видят. Остается один вопрос: зачем девушка приняла что-то подобное. И как.

Мыши постепенно успокаивались. Они уселись в разных углах клетки и сжались в комочки. Вид у них был несчастный, но умирать они не собирались. Я взял одну в руки и убедился: бешеный, рваный ритм крошечного сердечка. Мышь снова пискнула и попыталась укусить меня, но я вовремя отправил ее обратно в клетку. Поменяв грызунам опилки, воду и еду, я вернулся к Дину. Он возился со своей ношей.

– Есть догадки? Что там?

Соммерс, не отвечая, медленно разворачивал бумагу и вынимал плоский предмет, оказавшийся картиной, – а всего в упаковке их было две. Я окликнул его, он вздрогнул.

– Простите. Я не заезжал в управление, поэтому принес сюда. Это работа покойной мисс Белл. Вчера нас заинтересовало кое-что.

Я посмотрел на картину: пустая набережная в облаках цветущей сирени. Красиво, хотя я не слишком разбирался в живописи. Я поднял вопросительный взгляд на Соммерса, и он пояснил:

– Мне сообщили кое-что интересное. Лидия Белл, младшая дочь графини. Я спрашивал, вела ли Хелена дневник. Мисс Белл сказала, что не знает, но может показать ящик, где покойная держала бумаги. Дневника мы не обнаружили, впрочем, не факт, что он был. Но девушка обратила внимание на картину: смотрела на нее долго, а потом спросила: «Где человек?». Я ее не понял, и она пояснила, что раньше на картине был еще красивый джентльмен – он шел с букетом сирени по набережной, прямо навстречу, точно хотел выйти из холста. Теперь… как видите.

Я снова перевел взгляд на холст. Набережная была пуста. Взяв лупу, я начал изучать мазки краски на месте, куда указал Дин.

– И что это значит? Что… – я невольно фыркнул, – кто-то вылез из рисунка и убил девушку, а потом ушел через окно? Какой-нибудь Джек-прыгун [15] Джек-прыгун – персонаж фольклора викторианской эпохи, существо, якобы нападавшее на ночных прохожих на улицах Лондона. Большинство видевших Джека описывали его человекоподобным, высокого роста и атлетического телосложения, с «дьявольским» лицом, заостренными торчащими ушами, когтями и светящимися глазами. Джек отличался способностью совершать быстрые высокие прыжки, перемещаясь с крыши на крышу, за что и получил свое прозвище. Его периодические появления сеяли панику в городе. ?