Сергей Булыга - Сибирское дело

И он хотел ещё что-то сказать, но тут в шалаш вошёл стрелец и принёс каши. Маркел сразу замолчал и взялся перекусывать. Иван сидел рядом и ждал, когда Маркел опять заговорит. Но Маркел только ел да помалкивал. А когда съел, сказал, что он крепко устал, ему надо лечь и вздремнуть, и чтобы ему не мешали. Иван громко вздохнул и вышел, а Маркел подумал, что скоро всё войско будет знать про Ермакову саблю и про её намоленную силу. Размышляя таким образом, Маркел лёг на лежанку, накрылся овчиной и попробовал заснуть, но не спалось. Маркел и так и сяк ворочался и вспоминал о всяком…

Но почему-то более всего ему вспоминалась сегодняшняя каша. Она была очень хороша! Ну, ещё бы, с улыбкой думал Маркел, сколько он каши не ел, всё только рыба да рыба! И дальше Маркел сразу же подумал, что когда он вернётся в Москву, то велит Параске, чтобы рыбы в доме близко не было!

Ну и так далее. И так привязалась к нему эта рыба, что он никак не мог от неё отвязаться, нарочно думал о другом, о всяком, а получалась опять одна рыба. Поэтому Маркел очень обрадовался, когда к нему в шалаш вошёл Данила. Маркел сразу вскочил и снял шапку. Данила усмехнулся и велел садиться. Маркел сказал, что пусть сперва боярин сядет.

– Я не боярин, – ответил Данила. – А я Данила Григорьев Чулков, письменный голова при воеводе. – Тут он не удержался, усмехнулся и прибавил: – Меня государь к нему приставил. Для советов. Понял?

Маркел ответил, что понял. Чулков сел на его лежанку, Маркел сел на землю, и Чулков, усмехаясь, сказал, что он уже слышал о том, что Маркел рассказывал Ивану, и это забавно.

– И людям полезно, – прибавил Маркел.

– И полезно, – повторил Чулков. – А теперь ты мне так же полезно и кратко, толково, всё расскажешь – и откуда ты когда вышел, и куда пришёл, и кого ты по дороге видел, и сколько отсюда вёрст до Кашлыка, богато ли живут татары, любят ли они Кучума или больше любят Сейдяка, а если любят и не любят, то за что, и… – Тут он негромко засмеялся и спросил: – Запомнил?

– Не совсем, – уклончиво сказал Маркел. – Надо ещё раз повторить, боярин.

– Ладно, – сказал Чулков. – Давай ещё раз.

И начал спрашивать уже не всё сразу, а по порядку. Маркел так же по порядку отвечал. После Чулков стал и о многом другом спрашивать, а Маркел ему также подробно, как мог, отвечал и уже не поминал того, что если дело не раскрыто, то о нём нельзя рассказывать. К тому же, иногда думал Маркел между ответами, Чулков же ничего про саблю не выпытывал, а про пансырь и тем более, а всё больше о других делах, а после даже достал из рукава четвертинку бумаги и гвоздик, и начал чертить чертёж Маркелова странствия, и проставлять на нём вёрсты, где сколько, и делать ещё какие-то, уже совсем мудрёные пометки, и снова продолжал расспрашивать, теперь уже о том, есть ли у татар пищали, и есть ли они у бухарцев, и как пройти в бухарскую землю, далеко ли это, и когда они сами в Сибирь приезжают, и что они говорят про Сейдяка и Кучума, кто такой этот Сейдяк, и кто такие Тайбугиновичи, много ли у них войска, и каково оно по силе, и много ли войска у Кучума, и за кого станут вогулы, если им надо будет выбирать, и где лучше поставить городок, где запасти харчей…

Ну и так далее и далее. Долго Чулков Маркела мучил своими расспросами, у Маркела голова шла кругом, а Чулков, наоборот, был радостный, встал, потирая руки, и сказал, чтобы Маркел помалкивал, ничего никому не рассказывал о том, что он в Сибири видел, а тихо бы сидел и ждал, когда за ним придут. И, больше ничего не говоря, Чулков ушёл.

Вскоре после этого в шалаш вошёл Иван, принёс каши, и конечно же ещё того, чем эту кашу запивать. Маркел сел ужинать, Иван сел рядом, но Маркел на этот раз совсем молчал, про Чулкова не сказал ни слова. Так, в полном молчании, тот ужин и закончился, Иван встал и ушёл, Маркел лёг на лежанку и скоро заснул.

Спал Маркел очень крепко, ничего ему не снилось. А утром, только рассвело, Иван разбудил его и сказал, что надо идти к воеводе. Маркел наскоро оделся, и они пошли.

В таборе уже не спали. Но никто не выходил, как вчера, глазеть на Маркел как на чудо, а только поворачивали головы.

Когда Маркел вошёл в шатёр, там на подушках сидел Сукин, очень мрачный, и так же мрачно поигрывал царёвой саблей. А Чулкова нигде в шатре не было. Маркел снял шапку, поклонился и назвал себя.

– Помню, помню, не забыл! – сердито сказал Сукин. – Задал ты мне хлопот!

Маркел виновато вздохнул. Сукин ещё сердитее продолжил:

– Даниле что? Спрос же будет не с него – с меня! Или какой спрос теперь с Болховского? А? Чего молчишь?!

Маркел опять вздохнул. Сукин опять продолжил:

– Тебе было легко, ты же ходил один. А у меня семь сотен войска!

Тут Сукин замолчал, повернул саблю так и сяк, после отложил её, полез и вытащил из-под подушек маленькую грамотку с двумя вислыми печатями.

– Вот, – сказал Сукин, – это сеунч государю царю и великому князю. Здесь всё написано, про все наши дела. Снесёшь в Москву и передашь. Снесёшь?!

– Снесу! – бойко ответил Маркел. И тут же спросил: – А саблю?

– Нет, сабля здесь останется, – сердито сказал Сукин. – Да и как нам теперь без неё? У кого эта сабля, того и Сибирь. Кто этого не знает? Так что так в Москве и передай, что Ермакова сабля нам здесь помогает.

Маркел на это промолчал, только в сердцах подумал, что винить тут некого, сам вчера брякнул, а теперь хоть разорвись от злости! А Сукин продолжил:

– Ладно, чего тут много говорить. Мы сегодня выступаем дальше, на Кашлык, а ты давай обратно, на Москву. Как поедешь, по Туре или по Тавде?

Маркел подумал и сказал:

– По Тавде привычнее.

– Ладно, – опять сказал Сукин, – будь по-твоему. Но одного я тебя не пущу. Ведь с тобой сеунч на имя государево. Дам тебе десять стрельцов охраны. Нет, – тут же передумал Сукин, – пять! Довольно ли?

Маркел ответил, что довольно.

– Вот и славно, – сказал Сукин. – Иди, собирайся. Скоро выступаем.

Маркел поклонился. Сукин дал ему сеунч. Маркел сунул его за пазуху, развернулся, надел шапку и пошёл.

Когда Маркел вышел из шатра, то увидел, что суеты в таборе прибавилось – стрельцы гасили костры, собирали пожитки, носили мешки на струги. Маркел немного постоял и посмотрел на них, а потом развернулся и уже собрался было идти к своему шалашу собираться…

Но тут же подумал, а что собирать? Узла с вещичками у него давно уже нет, ещё с татарских земель, а теперь и саблю отобрали. За его длинный язык! Как он теперь в Москве покажется, что князю Семёну скажет?! Что вместо царёвых вещиц сабли и пансыря, и шубы, кстати, тоже, он принёс один только сеунч? Так ведь носить сеунчи – это не нашего, Разбойного приказа, дело, а Разрядного, сердито скажет князь Семён, а тебя посылали за чем?! Ты кому царёву саблю отдал? Ваське Сукину? Нашёл, кому! И обернётся, и велит…