Сергей Булыга - Лабиринт

Одни рождаются в поле, другие в лесу, третьи в дороге, на постоялых дворах, а самые счастливые рождаются в родительских домах. Молчаливый же родился в лабиринте, и первое, что он увидел, это очень высокие стены, уходящие к самому небу. Но серые и холодные стены не испугали его потому, что в вышине над ними Молчаливый увидел яркое синее небо. Родился – и не закричал. Смотрел на небо, жевал беззубым ртом и хмурился. Мать испугалась, шлепнула младенца раз, второй… Все, кто рождаются на свет, должны испуганно кричать – так надо, – а этот молчал.

Он так и вырос молча, его так и назвали – Молчаливый. Мать часто плакала, кричала:

– Скажи хоть что-нибудь!

А он молчал. Он ничего не говорил, зато очень любил слушать. Стоило лишь старикам собраться у костра и заговорить о былом, как Молчаливый крадучись подходил к ним, садился и слушал. Поначалу его отгоняли, говорили, что не его это ума дело слушать взрослые речи, а после привыкли. Молчаливый мог слушать часами, особенно если беседа шла о том, что же сокрыто за стенами лабиринта.

На этот счет предполагали разное. Одни считали, что весь мир – это лабиринт, и нечего тут голову ломать. Другие же уверяли, что лабиринт имеет предел, что из него можно выбраться, и тогда…

И тут мнения вновь разделялись. Одни утверждали, что, выйдя из-под защиты высоких стен лабиринта, человек непременно погибнет, ибо в открытых пространствах водится великое множество крайне опасных для него зверей. Другие же, напротив, доказывали, что за пределами лабиринта вдоволь еды и питья, что там светло. А им возражали: да, конечно, там светло, там все освещено солнечным светом, но солнечный свет, как известно, губителен для человека. И это великое благо, что стены лабиринта столь высоки, что солнце освещает лишь их вершины, а ниже проникнуть не может. Ведь солнце – это… Но так как никто из стариков никогда не видел солнца, то разговор на этом обычно иссякал, и начинали спорить о другом – куда идти, какие делать отметки на стенах, что брать с собой, как уберечься от дозорных враждебного племени и еще о многом и многом другом.

Однако все эти беседы велись более для приятного времяпрепровождения, нежели для практической пользы. Ведь в то, что из лабиринта можно выбраться, никто всерьез не верил. Просто людям необходимо мечтать, вот старики и мечтали. Вспоминали, как тридцать восемь зим тому назад охотники поймали человека в диковинных одеждах. Человек этот не умел изъясняться на правильном языке, был сильно истощен и вскоре умер. Одежду его поделили, и племени, к которому принадлежал Молчаливый, достались его башмаки и еще какой-то плоский камешек странного вида со странными же знаками на нем. Башмаки и камешек хранились в капище; в большие праздники жрец позволял встряхнуть камешек и приложить его к уху, и тогда можно было услышать негромкое мерное тиканье. А вот башмаки, те не позволялось трогать никому. Считалось, что тот, кто их наденет, потеряет душевный покой и будет плутать по лабиринту до тех пор, пока не обессилит и умрет.

Башмаков все боялись. Один лишь Молчаливый иногда подкрадывался к капищу, заглядывал в щель между камнями, жадно смотрел на башмаки и мечтал о том дне, когда он похитит их и выйдет из лабиринта. Но, Молчаливый это понимал, его время еще не пришло.

А пока что он ждал и мужал. Помогал матери – собирал съедобный мох, молол в ручных жерновах улиток, ловил в ручье водяных жуков и лягушек. Когда же он подрос, брат матери стал брать его на охоту за крысами.

Крысы в лабиринте водились большие – длиною в три, а то и в пять локтей, это считая без хвоста. Охота на них требовала силы, мужества и сноровки. Вооружившись каменными ножами, мужчины спускались в тесные норы и, освещая себе дорогу гнилушками, с трудом пробирались вперед. Крысы строили свои норы по образу и подобию каменного лабиринта; их жилища изобиловали ответвлениями, тупиками, ложными ходами и западнями, так что они почти всегда появлялись внезапно – сверху, сбоку, а порой и из-за спины – и сразу же бросались на человека, пуская в ход острые зубы и когти. Дрогнешь – погибнешь. Отец Молчаливого в свое время так и не вернулся с охоты. Дядя – тот был удачливей. Весь в шрамах, раздражительный и нелюдимый, он уже много лет охотился на крыс, и не было еще такого случая, чтобы он вернулся домой без добычи.

Ну а добыча – это сочное мясо, это кости для мелкой домашней утвари, это хвосты для веревок, усы и уши для капища.

Крыса – это кормилица, но она же и убийца. Не раз уже случалось, что в голодные годы полчища крыс выходили из нор и нападали на селения. Тогда женщины и дети укрывались в специальных нишах, выдолбленных высоко в стенах, а мужчины вступали в ожесточенные и кровопролитные сражения, которые порой длились неделями.

Гибли не только в сражениях, но и от эпидемий. Люди вдруг ни с того ни с сего теряли аппетит, становились вялыми, сонными, потом засыпали… и больше уже не просыпались. Да и мало ли отчего еще можно было погибнуть в лабиринте! Крысы нападали на детей, вражеские лазутчики похищали женщин, мужчины сражались за пещеру…

Пещер было мало; выдолбить пещеру в стене лабиринта было делом тяжелым и долгим. Часто случалось такое, что работу начинал отец, а заканчивал сын, а то и внук – человеческий век в лабиринте недолог; сорок зим считалось глубокой старостью.

А Молчаливому исполнилось пятнадцать. Следующим летом он возьмет себе жену…

Но этого не будет! Он уйдет. Пусть даже он так никогда и не выберется из лабиринта, но зато у него будет надежда, и он умрет вместе с ней. Упадет от истощения или погибнет а крысиной норе, или же его укусит ядовитый паук – все что угодно, но только не покорность судьбе. Он больше не желает жить в лабиринте, он хочет увидеть солнце. Вершины стен, освещенные солнцем, они же такие красивые – яркие, сухие, не то что внизу, где все покрыто слизью и улитками. О, если бы он мог, как паук, лазать по стенам! Но он не паук, он человек, он существо ходячее – и, значит, он пойдет, будет идти, идти, идти – хоть целый год, хоть два, а хоть даже и три – и выйдет, и увидит солнце, а потом… А потом ему будет уже все равно, пусть даже солнечный свет действительно окажется губительным, и он умрет от него. Но он умрет не здесь, не в лабиринте. Нужно только добыть башмаки, и тогда он будет спокоен: ведь тот, кто их наденет, потеряет душевный покой и будет идти по лабиринту до тех пор, пока не лишится последних сил. Быть может, этих сил ему как раз и хватит ровно настолько, чтобы выйти и увидеть солнце. А нет, так нет!

Подумав так, Молчаливый поднялся, надел свою самую крепкую куртку, взял самый острый нож, неслышно выскользнул из родной пещеры и, крадучись, направился к капищу. Была глубокая ночь, мать и младшие братья давно уже спали, никто его не удерживал.