Сергей Булыга - Лабиринт

А в капище горел огонь. Жрец сидел у костра и грел над огнем свои узловатые старческие руки. Молчаливый, затаившись за камнем, смотрел на огонь и неслышно вздыхал. Сколько ночей он вот так же подглядывал за ним, стараясь уяснить, как же это старику удается из черного жирного камня вызвать огонь. Никто в племени этого не умел и уметь не смел. Женщин и вовсе к костру не подпускали, а среди мужчин чести погреться у костра удостаивались только охотники за крысами да лазутчики. Лазутчики – это глаза и уши племени, а охотники добывают жирный камень в крысиных норах: двое стоят с ножами наготове, третий поспешно рубит камень…

Но отчего он загорается? Жрец говорит, что камень загорается от прикосновения его руки, но Молчаливый этому не верит. Он знает – что-то сокрыто в руке старика, но вот что?

– Эй, Молчаливый! – вдруг окликнул жрец, не поворачивая головы.

Молчаливый не шелохнулся.

– Я кому говорю! – повысил голос старик.

Молчаливый прижался к стене и не проронил ни звука.

– Садись к огню, я давно тебя дожидаюсь.

Голос жреца не предвещал ничего плохого, и Молчаливый вошел в капище, сел рядом со жрецом и, не удержавшись, тоже протянул руки к огню…

А глаза его неотрывно смотрели на башмаки, стоявшие на священном желтом камне.

– Я не только сегодня, я вообще давненько за тобой приглядываю, – сказал жрец, глядя на огонь. – И знаю: ты хочешь уйти. Ты ищешь выход из лабиринта и думаешь, что башмаки тебе в этом помогут.

Молчаливый опустил голову. Он знал, что жрец умеет читать по глазам.

– Если я буду спать, ты их похитишь, – продолжал жрец, – а если же нет… то ты сначала убьешь меня, а потом все равно их похитишь и уйдешь.

Рука Молчаливого незаметно скользнула к поясу, к ножу. Жрец слабо улыбнулся и сказал:

– Погоди, не спеши. Сначала выслушай меня, а сделать свое дело ты всегда успеешь… если будет на то моя воля!

Молчаливый убрал руку с пояса и приготовился слушать. Жрец пригладил негнущимися пальцами свою лысую бугристую голову и заговорил:

– Ты заблуждаешься. Мечтаешь выбраться из лабиринта и думаешь, будто это самое главное в жизни. Увы, это не так. Вот ты хочешь бежать, но откуда? Что есть лабиринт? Быть может, это единственное наше спасение, быть может, его стены защищают нас от неведомых, чудовищных бедствий. Да, жизнь здесь скудна и безрадостна, но что такое радость? Ты думаешь, что радость – это нечто большее, нежели то, что ты имеешь сейчас. Ты ведь еще хочешь быть сытым, ты не желаешь каждую ночь ждать нападения крыс, страшиться эпидемий. Да, это так: вся наша жизнь проходит в предчувствии беды. Однако это самое предчувствие заставило… нет, научило нас быть сильными, терпеливыми, чуткими к ближнему. Плохо ли это?

Молчаливый молчал. Жрец грустно улыбнулся и продолжал:

– А вот теперь представь, что может случиться с человеком, когда он будет сыт и забудет о страхе. Что, если подобная самодовольная безнаказанность сделает его во много раз хуже самой бешеной крысы? Так что прежде всего хорошенько подумай, что значит лабиринт для человека, и уж только после этого решай, а нужно ли тебе бежать из него.

Жрец замолчал и пристально посмотрел на Молчаливого. Жрец был стар и, наверное, мудр. Старость лишает человека многого: тело становится дряблым, глаза слезятся и плохо видят, уши почти не слышат. Над старыми смеются женщины, старыми брезгуют крысы. Однако взамен всего этого старость делает человека спокойным и мудрым. Человек начинает различать то, что недоступно самому зоркому глазу, и слышать то, чего не слышит никакое ухо. Понять, зачем воздвигнут лабиринт, возможно только в старости. То есть уже тогда, когда руки станут слабыми, колени устанут сгибаться и будут болезненно щелкать при каждом шаге. Так что если ему в старости откроется, что лабиринт – это действительно зло, западня, то сил бежать отсюда все равно уже не будет. Значит, совет жреца – это коварная ловушка. А если так…

– Постой! – поспешно воскликнул жрец. – Не шевелись! Сейчас я усну, сон мой удивительно крепок, я буду молчать…

И он замолчал. Покачнулся, вздохнул и упал. А Молчаливый вытер нож об колено и посмотрел на старика. Тот тихо умирал. Теперь никто не помешает забрать башмаки и уходить до тех пор, пока будут силы. Как хорошо, что башмаки лишат его покоя и заставят идти даже тогда, когда он потеряет решимость и пожелает вернуться назад. Как хорошо…

Но тут Молчаливый заметил, что рука умирающего медленно разжалась… И на его ладони сверкнул маленький блестящий осколок. Молчаливый нагнулся, взял осколок в руки, рассмотрел. А что, если… И, боясь ошибиться, он осторожно притронулся осколком к обломку черного камня, лежащему возле костра – ничего. Провел сильнее – камень зашипел. Еще сильнее – камень вспыхнул. Так вот оно что! Так вот как добывается огонь! Теперь его никто и ничто не остановит. Спрятав осколок в тайный кармашек на поясе, Молчаливый подступил к священному желтому камню и посмотрел на башмаки, затем… О, нет! Он еще долго стоял над ними и все никак не решался их надевать. Что есть лабиринт? Что сокрыто за его стенами? Так ли ужасны жизнь впроголодь и беспрестанные войны с крысами?

Да, ужасны. Да, нестерпимы. Молчаливый нагнулся, взял башмаки и снял их с камня, торопливо, стараясь ни о чем думать, обулся, встал, сделал шаг, второй… Хей-ха! Он не ошибся, его время пришло! Башмаки оказались ему в самую пору, значит, они ждали его – только его! И Молчаливый, даже не оглянувшись на умирающего старика, решительно вышел из капища.

Он шел всю ночь, боясь остановиться. Он ничего не видел, то и дело спотыкался, отступал, падал, проваливался в трещины, карабкался, ломая ногти, вверх и снова шел – порой на ощупь, наугад. Шел медленно, а временами замирал и слушал. Он знал: покинув племя, он теперь ничей, теперь никто его не защитит, поэтому он должен быть очень осторожным и никому не доверять. Он должен верить только в одно – что лабиринт не бесконечен. Скрипел под ногами песок, шуршали осыпи, предательски шатались валуны, а он все шел и шел. Холодные шершавые стены то расступались, то сходились так близко, что даже тусклые звезды вверху, и те исчезали из виду.

К утру он выбился из сил, нашел укромную расщелину, залез в нее, надежно завалил камнями вход, лег и тут же заснул. Проснувшись ранним вечером, он ждал, стараясь не шуметь, когда стемнеет, потом осторожно выбрался из своего убежища и двинулся дальше.

Так продолжалось долго, может, несколько недель. По ночам он шел по лабиринту, а когда становилось светло, отдыхал. Он собирал улиток, пил гнилую воду, плутал в тупиках, возвращался, скользил, ударялся о камни, вставал и снова шел. Да, у него был волшебный осколок, он мог добыть огонь и освещать себе дорогу. Но что, если этот свет привлечет посторонних? Нет, уж лучше блуждать в темноте. И он шел, спотыкаясь, хватаясь за стены, при этом не очень-то беспокоясь о том, куда нужно при случае сворачивать. Единственное правило, которого он при этом придерживался, – это как можно дальше обходить селения, ибо где люди, там и лабиринт, а вот зато где их нет, там, может быть, не будет и лабиринта.