Дмитрий Агалаков - Охота на Вепря

– А этот Нытин, он мог соврать?! – подался вперед Порфирий Порфирьевич Барбарыкин.

– Да, мог?! – вопросительно кивнул граф Карячинский. – Это важно!..

– Нет, – я отрицательно покачал головой. – Этот мерзавец не посмел бы солгать мне. Степан Горбунов, мой друг и слуга, с радостью подтвердит мои слова. У него особый подход к мошенникам. Главное, вы сможете узнать ваши документы и подписи?

– Да! – вновь почти что хором ответили оба губернатора.

– Отлично, – кивнул я. – Тогда дело за вами: велите трубить сбор!

К своим чиновникам губернаторы вышли из кабинета почти счастливыми. Какой груз они могли свалить со своих плеч! Но из лишней осторожности ехать губернаторы решили как частные лица. Два охотника на прогулке! Вдруг сейфа не будет? Не отыщутся документы, подписанные их кровью?

– Вот она, Аркадий Аркадьевич! – завопил Барбарыкин. – Вот она!

Граф Карячинский, на правах губернатора этой местности, почти вырвал синюю папку из рук коллеги и стал быстро расшнуровывать узелок.

– Вот они, вот они! – уже через минуту радостно бормотал Аркадий Аркадьевич. – Вот они, родимые!

– А вот и я свои документики вижу, – жарко кивнул Порфирий Порфирьевич Барбарыкин. – Вот и мои расписочки! Господи, Господи, облегчение-то какое!

– Петр Ильич, Петр Ильич, – приговаривал граф Карячинский, – и как вас благодарить-то за это? Как?!

– Да есть у меня все, как мне кажется, – пожал я плечами. – И ничего сверху и не надобно. Кабанина изловите, вот что! – вспыхнул я. – Все силы к тому приложите! Мстить ведь будет! Уж мне-то обязательно, – уверенно кивнул я.

– Об этом вы и не думайте! – воскликнул губернатор Барбарыкин. – Уж тут будьте уверены!

– Из-под земли достанем мерзавца, – кивнул граф Карячинский.

Свои документы два губернатора отыскали, но имелся еще и ворох бесценных бумаг, их не касавшихся, но куда им так любопытно было заглянуть! И одновременно страшно. Бывает и такое. Только любопытный дурак стремится стать сопричастником любых, самых черных тайн, связывающих знакомых и незнакомых тебе людей, человек умный подчас сам откажется влезать в чужие секреты. Еще лизнет адское пламя, обожжет ненароком! Кое-что следует оставить в сторонке – раз и навсегда. Сердцу, уму и душе легче выйдет!

Отдышавшись, оба губернатора уставились друг на друга и одновременно друг другу кивнули. И тотчас полезли в охотничьи сумки за патронами. Достали из ножен широкие ножи и стали расковыривать патроны. Меня они точно и не замечали! Впрочем, свое дело я сделал. Минут через пять на столе Кабанина была горка пороха. Оба губернатора вопросительно и одновременно повелительно посмотрели на меня.

– Вы не возражаете, Петр Ильич? – спросил граф Карячинский. – Это отчасти затруднит следствие, но… вы сами понимаете… Так не возражаете, капитан?

На всякий случай он давал мне понять, кто – он, и кто – я. Порфирий Порфирьевич Барбарыкин, как насторожившийся бойцовый кот, прищурил глаза:

– Нет, Петр Ильич?

Я улыбнулся:

– Ни в коме случае, господа. Вы поступаете мудро и честно. Как истинные джентльмены!

Губернаторы польщенно и торопливо кивнули, граф Карячинский взял ворохом все документы, в том числе свои и коллеги, и бросил их в пустой камин. А Барбарыкин сгреб с письменного стола порох и аккуратно обсыпал им бумаги. Затем вытащил спички, радостно чиркнул одной и направил язычок пламени в камин. Бумаги вспыхнули ярко и шумно. Запылали! Огонь с любовной страстью заливал их чернотой, съедал, закручивая в свитки и превращал в пепел. Туда же была брошена и синяя папка!

Всего через пять минут дело было сделано. Граф Карячинский не удержался, взял кочергу и стал смешивать еще охваченный огнем пепел, сразу пустивший сотни искр вверх. Я подошел к окну, точно ничего и не было.

– Кончено! – счастливо сказал за моей спиной граф Карячинский. – Скольких мы спасли!

– И подумать страшно! – вторил ему губернатор Барбарыкин. (Каминные щипцы так и скоблили каменное дно, вороша, дробя и смешивая пепел.) – Величайшее благодеяние мы совершили, Аркадий Аркадьевич! Аж дух захватывает!

– Воистину, Порфирий Порфирьевич, воистину так! – уже успокоенный, соглашался с ним губернатор Симбирска. – А я б и усадебку эту сжег! – упоенный моментом, вздохнул граф Карячинский. – Право слово, дотла бы сжег!

Слушая их, я смотрел на выбеленный снегом двор, на тихие ели, на прислугу, которую взашей выгоняли из дома, на довольных жандармов и веселых казаков, на лошадей, стрелявших через ноздри белым рваным паром. За спиной я услышал шаги, открылась дверь, и граф Карячинский сказал в коридор: «Полковник Старицын, будьте так любезны! – и когда тот вошел, и дверь закрылась, губернатор продолжал: – Упакуйте содержимое этого сейфа в один ящик и доставьте ко мне в кабинет. Банкноты и слитки по описи. И прочее. И чтобы ни одна бумажка не пропала, дорогой мой друг, ни один листочек! Я на вас надеюсь!» – «Будет исполнено, Аркадий Аркадьевич», – сухо ответил полковник полиции.

Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: Кабанин заранее узнал о планах губернаторов – изловить его и отдать под суд. Думаю, он узнал о фатальном для себя повороте судьбы, когда мы только выезжали армией в направлении его усадьбы. У него было немало осведомителей в разных государственных структурах, и всякого ранга! И, несомненно, кто-то остался предан ему до конца. Потому что, едва земля дрогнула, целые потоки телеграмм потекли в разные концы страны, на границы Российской империи, и особенно в Москву и в Тверь, куда собирался Дармидонт Кабанин, но его нигде не оказалось. Фотографии рассылались пачками, но впустую. Полиция сбилась с ног. Да, видели похожего на него человека то под Владимиром, то под Пензой, то на подъезде к Ярославлю, но не более того. Точно он вовремя надел шапку-невидимку и спрятался от окружающих! А его петербургские адвокаты словно забыли, кто он, и вспоминали о своем «золотом» клиенте как о дальнем родственнике, о котором не слышали вот уже добрых лет двадцать. Я же понимал, что хитрый и опасный зверь просто затаился до времени. Совсем некстати в предварительной камере, в одиночке, внезапно умер от сердечного приступа казначей Кабанина – Ерофей Нытин, лишив тем самым следствие очень важного свидетеля. Но в его грудную жабу мало кто поверил. А еще через неделю от заворота кишок скончался и Пантелей Зыркин. Чуть позже в тюрьме, во время обеда, убили гвоздем Мирона Быкова. В горло воткнули, словно за то, что разговаривал много. «Уверен, Петр Ильич, наши враги повсюду, – в те дни поделился со мной полковник Старицын. – Если отправляетесь в дорогу, то будьте особенно бдительны!» Одно хорошо, к тому времени Нытин уже признался в главных преступлениях своего хозяина, и Мирон Быков ничего не утаил, да и Зыркин не остался в стороне, но теперь, после смерти, их признания были только бумагами за подписями мертвецов. На прощание Старицын сказал: «Кабанин до смерти постарается не упустить вас из виду: вы – его главный враг!» Пообещав идти с оглядкой, я предчувствовал вот что: невидимыми щупальцами Кабанин убирал опасных для него людей, чтобы в нужный момент, когда-нибудь выставить себя всего лишь жертвой заговора! Его хитрый ум был способен и на такое. И его адвокаты – за его-то миллионы! – смогли бы это сделать. А то, что миллионы Кабанина были не только в России, но и в европейских банках, я не сомневался. Более других в его устранении были заинтересованы такие государственные чиновники высокого ранга, как губернаторы Симбирска и Семиярска – тайные советники граф Карячинский и Барбарыкин. Но были и другие губернаторы, и городские головы. Все Среднее Поволжье сумел подстроить под себя купец Кабанин! Они знали, что если теперь и выйдет на кого их враг, то на самого государя императора. Ему хватит и ума, и наглости, и силы. Одно счастье – синяя папка сожжена, и пепел ее развеян по морозному ветерку и затоптан казачьими сапогами.