Дмитрий Агалаков - Охота на Вепря

– Семен Семенович, думается мне, мы только зря потеряем время, допрашивая этого господина, – вдруг сказал я.

– Думаете, Петр Ильич, ничего сукин сын нам не скажет? – спросил Жабников.

– Уверен, – кивнул я.

А из подпола все стучали и стучали. Ревели там.

– Не уймется никак старуха, – сказал один из сыскарей, глядя на революционера с бородкой. – Любит своего упыря! Кровинку свою порченую!

– Распорядитесь керосину принести, – сурово вымолвил я.

Эта фраза заставила всех замолчать.

– Керосину? – переспросил Жабников.

– Именно, Семен Семенович.

– И поболее? – как ни в чем не бывало вдруг поднял брови майор.

– Именно так-с, господин майор. Поболее! Хорошо, что мы понимаем друг друга.

Это была двусмысленная фраза! Сыскари и полицейские уже вовсю переглядывались. Что еще задумали командиры?

– Зачем керосину? – вдруг спросил Сукин.

– Как зачем? – усмехнулся я. – Спалить вашу избенку к чертовой матери.

– А как же матушка? – вновь спросил бомбист-революционер.

Я встретил взгляд Жабникова, и призывно кивнул ему: действуйте!

– А что матушка? – вдруг вошел в разговор майор. – Если бы твоя матушка смирно сидела, мы бы взяли вас двоих, и наш бы товарищ остался жив. Да и твой хромый, глядишь, выжил бы. А так, через твою матушку, хороший человек погиб.

– Так вы и матушку хотите спалить? – ошалело переспросил тот.

– Конечно, – перехватил я эстафету. – И тебя, сучье отродье, и твою матушку, такую вот мерзость уродившую…

– Ненавижу, – прошептал Сукин и вскочил, но его немедленно усадили на место. – Ненавижу…

– Что, господа, – прохаживаясь за спиной Сукина под взглядами ищеек, я подмигнул товарищам. – Даете слово держать в секрете это событие? Мало ли, керосинка упала на пол, вспыхнул дом и сгорел! А?

– Даем, – хором ответили все.

Уже поняли: что-то сейчас да будет!

– Тогда несите керосин, – приказал я.

А Сукина все билась и билась в подполе, и так это нам сейчас было на руку!

– Стойте, – вдруг сказал революционер. – Если скажу, матушку отпустите?

– Тебя посадим, а матушку отпустим, – сказал я.

И так у меня уверенно это вышло, что Сукин кивнул:

– Горазд Рыжин нам заказал убить секретаря губернатора – Никанора Треглядова.

Степан присвистнул.

– Тот, что двоюродный брат казаку Николе? – спросил я у своего помощника.

– Точно, – ответил из темноты Степан.

Он грел руки у печки и отпивал молоко, как будто ничего и не произошло.

– Стало быть, смерть секретаря Дармидонту Михайловичу понадобилась? – спросил уже майор Жабников.

– Стало быть, – ответил Сукин.

– А какие дела были у Кабанина и Треглядова? – теперь спросил я.

– Откуда ж мне знать такое? – Сукин поднял голову, и я сразу понял: тут он не лжет. Не знает.

– Где сейчас Горазд Рыжин? – спросил майор Жабников.

Сукин ждал – думал, как далеко он может зайти в своих признаниях.

– Говори, – посоветовал я. – Хоть что-то утаишь – сделки не будет. Сожжем избенку со всей вашей революционной фамилией. Никого не помилуем.

Сукин нервно вздохнул.

– На окраине Семиярска есть дом терпимости, зовут его по-французски: «Мадам де Пом…пар…» – он сморщился, пытаясь вспомнить.

– «Мадам де Помпадур», – со знанием дела кивнул Жабников.

– Верно, – подтвердил Сукин. – Захаживаете туда, господин майор?

– Знаю я этот публичный дом, – не слушая того, сказал майор. – Рассадник порока, – усмехнулся он. – Туда многие ходоки. Издалека приезжают. Девки там больно красивые как на подбор. Да к чему это ты, Сукин?

– Там Горазд Рыжин и застрял. Денег у него – прорва. Вот он и дерет этих девок одну за другой. Я его пьяным застал. Запой у него был.

– Петр Ильич, – окликнул меня Степан.

– Чего тебе?

– У Горазда такие запои бывают – о-го-го! Днями пьет! А то и неделями! Когда Дармидонта Михайловича нет, конечно. Его одного и опасается. А тут, среди гулящего бабья, как бы не окочурился наш Горазд.

В который раз мы перегнулись с майором Жабниковым.

– Сколько туда? – спросил я.

– Если сейчас выдвинемся, к утру будем, – заверил меня майор.

– Тогда по коням, господа, – четко сказал я.

– Слышали Петра Ильича? – кивнул своим Жабников. – Господа из жандармского управления остаются здесь, остальные за мной.

В Семиярск мы влетели на рассвете. Как раз по той дороге, где и спал мирным сном дом терпимости с ярким и призывным названием «Мадам де Помпадур». На самом деле, так назывался салон модной одежды внизу. За стеклянными витринами на первом этаже красовались дорогие платья. И сам трехэтажный дом, как объяснил мне по дороге Жабников, числился просто доходным домом, где сдавались номера, но начинка у этого расчудесного гнезда была самая что ни на есть чувственная и порочная. «Кому он принадлежит?» – спросил я, слушая обстоятельный рассказ о злачном месте. «Держит его некто мадам Ракитина, – ответил майор. – Как я понимаю, и сама в прошлом жрица той же древней профессии. Но защита у нее что надо – все ей сходит с рук. О подробностях распространяться не имею права».

Маленькая армия сыскарей на несколько секунд остановилась перед домиком-пряником.

– Уж больно красив он, а, Петр Ильич? – тихонько шепнул Степан. – Ухожен как! Сразу видно: дамы тут обитают!

– А с торца дома и винная лавка имеется, – сказал майор, когда мы поднимались по лесенке на крыльцо. – Все для сладкой и беззаботной жизни. Были бы только денежки! Тут и жить можно.

Жабников громко и настойчиво постучал кулаком в дверь. Еще раз и еще.

– Сейчас, сейчас! – ответил заспанный мужской голос. – Порядочные люди в это время спать ложатся, а вы – будить! – зазвенели засовы. – Экие ж вы черти!

– Ну, это смотря, кто такие для вас порядочные люди, – сказал майор Жабников открывшему двери заспанному сторожу.

Тот был немолод, розовощек, в мятой косоворотке. И синяком под глазом, напоминавшим кляксу.

– А вот и бог Пан, – заметил я. – Вот где Великие Дионисии с утра до ночи!

– Кто такие? – сморщился сторож.

– Полиция, любезный, дорогу нам, – Жабников отодвинул хмельного сторожа и вошел в вестибюль.

– Не признал, не признал, – уже в спину им стал кланяться розовощекий пожилой сторож с фингалом. – Хотите, девочек разбудим?

– Заткнись, – вполоборота бросил Жабников.

Вестибюль, а за ним и холл были обшиты розовым материалом. Висели аляповатые картины с дамочками в париках, с обнаженной грудью, открытыми ногами; с игривыми кавалерами вокруг них, слетевшимися точно пчелы на мед.

– Мы господам всегда услужить головы, – заметил сторож.

– Тебе же сказали – заткнись, – послышался с лестничного марша женский голос.

– Да что случилось-то? – вопросил сторож.

– А то и случилось, – к ним спустилась немолодая дама с немного отечным, перепудренным, но все еще хранившим остатки былой привлекательности лицом, и даже в летах сохранившая волнующие формы. Ее плечи и начало пышной груди были вызывающе открыты – мадам все еще хотелось выглядеть красоткой. – Доигрался наш постоялец. Донесли-таки! Видишь, вся полиция Семиярска тут!