Дмитрий Агалаков - Охота на Вепря

Мы уезжали из Китая, охваченного великой смутой 1900 года. Уже скоро на улицах Пекина будет убит германский посол Кетлер. Императрица Цыси потребует все посольства покинуть Пекин, но каждое представительство станет крепостью, и начнется знаменитая двухмесячная осада Посольского квартала в Пекине. Ихэтуане объединятся с регулярным войсками. Цыси сама объявит войну всему миру и натравит свой народ на европейцев. Теряя людей, военных и гражданских, посольства, хоть и сдавая позиции, но будут противостоять всем военным силам Китая. Английские и французские стрелки, русские моряки – все будут биться плечом к плечу. Европейцы покажут, что они есть такое. Несколько тысяч будут противостоять многомиллионному азиатскому воинству. Сюда через охваченные восстанием ихэтуаней провинции станут подходить союзные войска. Посольства героически выстоят, потеряв часть людей. Цыси наконец сдастся. Русская православная церковь причислит к лику великомучеников всех священников-китайцев, кто даже под страхом смерти не предаст имя Христа.

Еще через двенадцать лет маньчжурская династия – последняя императорская династия Китая – падет.

Но этого ада в те весенние дни 1900 года мы сумели избежать. А еще наш Веригин отправил во дворец послание, оно предназначалось приближенному императрицы Шон-Ли-Янгу. Его приглашали пересечь границу с Монголией и встретиться на предмет выкупа в окрестностях монастыря Гандантеченлин, что должно было запутать нашего преследователя. Мы не ошиблись – через месяц в этих местах появились люди, искавшие нас, но мы к тому времени пересекли границу с Российской империей.

Когда китайские таможенники сняли с клетки покрывало, то увидели несчастную обезьяну – самку орангутанга. Она, связанная по рукам, корчилась на полу клетки и что-то нечленораздельно мычала.

– Обезьянку зовут Анюта, но у нее серьезное кишечное заболевание, – сказал я. – Мы везем ее в Россию, к надежным докторам. В Петербург везем, по заказу императорского двора. Оттого такая срочность. Если выздоровеет, то Академия наук подарит животное русскому императору Николаю Романову.

Китайские таможенники только пожали плечами. Им эта затея с хворой обезьяной показалась глупой.

Когда мы пересекли границу, Степан Горбунов спросил:

– И как вы думаете, Петр Ильич, выкупит он свою обезьянку?

– А вот в ближайший месяцок мы и посмотрим, насколько она ему дорога, – ответил я. – Но что-то мне подсказывает, что очень дорога. Ты следи за ней, самое главное, чтобы сыта была и никуда не убежала. Обезьянки – народ прыткий!

– Нет, Петр Ильич, – покачал головой Горбунов. – Со мной она не забалует. Я ее, красотку, никуда не отпущу. Второй такой приманки для Дармидонта Михайловича нет на белом свете и уже не будет.

В Монголии нашего преследователя дожидалось еще одно письмо. Теперь он должен был пересечь границу с Россией и встретиться на предмет выкупа у русского села Ледяное, на берегу озера Байкал. Там, в двухэтажном деревянном срубе, мы поджидали таинственного Шон-Ли-Янга. Это вездесущий Веригин, Гермес графа Кураева, спешивший впереди нас, подсказывал нам те места, где стоило делать остановки. И это он посылал письма в Пекин.

Дом-крепость стоял на самом берегу Байкала, у прибрежных скал. Идеальное место для встречи двух врагов. Последней встречи!..

По ночам я выходил на балкон и смотрел на водную гладь. Более полутысячи километров водного пространства открывалось передо мной и уходило на север. Ярко сверкала луна в небе, но еще более яркая дорога, веселая и рябая, рассыпалась по озеру от нашего берега до самого горизонта.

В полукилометре от нашего сруба, в лесу, мы обнаружили колодец. Зачем он? Рядом с Байкалом-то? С самым чистым водоемом на планете земля? С райским студеным озером? Да еще колодец в лесной чаще…

– Чей это дом? И зачем здесь колодец? – спросил я у старожила-удмурта, которого мы нашли в этих местах. Но я уже и сам стал догадываться о его предназначении. Все так и вышло. Удмей, так звали старожила, с морщинистым прокопченным лицом, курил махорку и долго рассказывал историю заброшенного поселения.

Это была золотая шахта. Когда-то здесь, на берегу Байкала, старатели обнаружили золото. Его намывало из подземных пещер. Оно было в остатках породы и само по себе, крохами-светлячками вдруг вспыхивало у берега, в кристально-чистой воде. Они построили хоромы и ушли в работу. Но все чаще они задумывались, а где таилось начало этого золота? И вот новые хозяева этого пятачка, все просчитав, стали вгрызаться в землю и обнаружили там, глубоко внизу, в карстовых пещерах залежи золота. Оно сверкало в стенах этих пещер гениальнейшей инкрустацией, выполненной рукой самой природы. Старатели набросились на это сокровище, они сбивали и сбивали золотые жилы со стен, несколько дней подряд, не выходя на белый свет, богатея на глазах, пока земля не задрожала под их ногами и твердь не обрушилась на них. Они все, кроме одного юнца, опускавшего им еду, оказались погребены под этой породой, в этом колодце, в тех пещерах. Паренек долго кликал их и позже говорил, что слышал стоны и проклятия, а потом все стихло. И с тех пор золото перестало выходить и на берег Байкала. Сдвинулись подводные ручьи, нашли иное русло. «Я зналь тот юнец, – сказал нам Удмей. – Он бежать с этих мест, оставлять изба. Но и мы сюда бояться ходить. Тут жить духи плохой людей, что искать много золота…»

– Ну и местечко выбрал для нас этот Веригин, – выслушав легенду, вымолвил тогда майор Жабников. Сказал и сплюнул. – Умереть и не встать, а, Петр Ильич?

– Боязно, – широко перекрестился Степан. – Воистину боязно, Петр Ильич!

– Да уж, хороша легенда, – согласился я, – детям на ночь рассказывать, заиками делать. Не унывать, господа. Нам скоро не с призраками встречаться, а со зверем, куда более страшным и опасным. Я не знаю, когда он выйдет из леса, зато знаю, что у него на уме: заставить нас пожалеть, что мы родились на свет Божий.

А скоро местные нам донесли, что сюда продвигается отряд чужаков. В тот день наша пленница потеряла сознание во время обеда. Она уже объявляла голодовку, и я подумал, что силы вновь оставили ее. «Дармидоша, – шептала она в забытьи, – приди за мной, Дармидоша…»

Я обследовал пленницу и скоро все понял.

– Анюта на третьем месяце, – сказал я Степану.

– Вон оно что, – еще не все понимая, кивнул тот. – Стало быть, у нее под сердечком ребеночек Дармидонта Михалыча растет…

– Вот почему он идет за ней по следу, как зверь, – я не отпускал взгляда своего спутника. – У него раньше не было детей. Он спасает не столько ее, сколько своего наследника. Да только спасет ли?

– О чем вы, Петр Ильич?

– Анюта может лишиться ребенка в любой день и час.