Софья Орех - Долгий путь скомороха. Книга 2

– И что за видения он тебе представлял? – неожиданно спросил Ратмир.

– А он хитрый… то в образе матушки моей ко мне в опочивальню заглядывает, то в образе батюшки на сеновале вилами машет, – опустив глаза, громко пробормотал певчий.

– Видишь, Ратмир, не в себе он. Вот и в те разы также, после падучей о нечистых заговаривался. Ещё грозился руки на себя наложить, – вздохнул схимонах Павел. – И что интересно, в такие вот моменты силища у него появляется прямо-таки зверская. Сам видел, как он деревья в руку толщиной из земли вырывал…

– Хм… – скоморох с интересом глянул на Никитку. – И всё же, меня интересуют остальные, кто был с ним. Эй, Никитка, скажи, с кем ты сегодня в степи нечистого в поле завалил в повозке? Если назовёшь их имена, то получишь серебряную монетку. Хочешь монетку?

Певчий кинул на него исподлобья тревожный взгляд и громко крикнул: – Дураком меня считаешь?! Да я вас всех умнее в три раза и более. Ты же и был в повозке. Да только не сам я тебя заваливал, а нечистый меня на это подбил…

– А как он это делал? Что сулил тебе?

– Как-как ?! Знамо как. Голосом своим да образами разными. Вот ложусь я спать, а он и начни со мной разговаривать своим мерзким, глухим голосом: «Вставай де, Никитка, и иди мою волю исполнять». А иначе в геене огненной обещает мне сковороду пожарче разогреть… И что мне, горемычному, делать? Встаю и исполняю…

Певчий с надеждой посмотрел на игуменью: – Матушка, а где саечка? Изголодался я очень, пока нечистого в доме у себя изгонял, – и указал рукой на скомороха: – Он мне помешал. Зря ты его не опасаешься, матушка. Рядом с ним стоишь. Он же тоже приспешник рогатого. Если бы не дружок его с кнутом, то мы сегодня же его и распяли бы там на дубу.

– «…распяли на дубу…»… Так ты и твои приятели – воины против нечистого и его войска? – поразился своей догадке Ратмир. – И тех трёх послушниц тоже ты и твои приятели казнили из-за того, что в них вселился дьявол? И сестру Агафью тоже?

– А вот здесь ты всё врёшь, искуситель, – кинул на него быстрый острый взгляд певчий Никитка. – Сестру Агафью ты сам к потолку подвесил…

– Я? – приподнял брови Ратмир.

– А кто же ещё! Так и сказал, что сам её придушишь и к потолку подвесишь, чтобы все подумали, что она на себя руки наложила, – неожиданно выпалил Никитка и опять умоляюще посмотрел на игуменью: – Матушка, дай саечку с изюмом…

– Вот видишь, Ратмир, не в себе он. Плетёт всякую чушь, – прошептал скомороху схимонах Павел. – Душно-то как тут, – он потёр себе рукой морщинистый лоб. – Дай мне немного времени. Я полечу его травками, да молитвами. А как придёт в себя – так и начнёшь пытать. А с безумного сейчас какой толк?

– Пожалуй, ты прав, отец Павел, – чуть растерянно ответил скоморох. – Только погоди минуточку…

Ратмир неожиданно направился к сжавшемуся в углу певчему Никитке и, склонившись над ним, негромко произнёс: – Это я – нечистый. Живо отвечай мне – кто был с тобой на поле, когда вы напали на того скомороха?

– А-ха-ха! – внезапно сардонически расхохотался Никитка и, повалившись на бок, стал кататься по полу.

Ничего не понимающий Ратмир растерянно посмотрел на беснующегося певчего. Игуменья схватилась за голову, а схимонах Павел побледнел.

– Голос-то, голос-то как сейчас же опять поменял! – давясь в смехе, завизжал Никитка. – Думал – не признаю!

– О, Боже милостивый! – неожиданно услышал Ратмир за своей спиной придушённый возглас игуменьи Евникии. – Быстрее сюда, Ратмир!

Скоморох обернулся и, увидев, что игуменья изо всех сил поддерживает сползающее на пол тело схимонаха Павла, кинулся к ней. Певчий тут же прекратил свой нечеловеческий хохот и вновь забился в угол, сжав руками голову.

– Что с ним? – Ратмир подхватил бесчувственное тело схимонаха Павла и аккуратно прислонил его к стене. Приблизив ухо к его лицу, прислушался к дыханию и слегка похлопал по щекам. Тот едва простонал, пытаясь повернуть голову…

– Стоял себе и вдруг начал падать. Едва успела подхватить, – развела руками игуменья. Затем она взяла стоявший здесь же латунный подсвечник со свечой. Зажгла свечу. – Вот ведь, негодный Никитка! Ты теперь сам, Ратмир, видел, что с него сейчас мало чего добьешься. Да и отец Павел немолод уже такие страсти видеть и слышать. Надо его в келью отнести, да лекаря позвать. Может, какие пилюли пропишет.

– А с ним как же? – кивнул Ратмир на съёжившегося певчего, подхватив на руки ещё находившегося в беспамятстве схимонаха Павла.

– А я его здесь на замок запру пока. Никуда не денется, – игуменья торопливо загремела связкой железных ключей. – Сейчас с отцом Павлом разберёмся, да потом и зайдёшь к Никитке дальше пытать, если будет нужда… Хотя он вроде как всё сказал…

– Так ты, мать игуменья, тоже уже уяснила себе, что убийца твоих послушниц пойман и сознался в содеянном? – как-то неуверенно, полуутвердительно спросил Ратмир. Он с трудом, сильнее прихрамывая на правую ногу, стал подниматься по крутой лестнице с схимонахом Павлом на руках.

– Дошло. А что тут такого? – обыденно пожала плечами игуменья, поднимаясь за ним. – Сейчас за лекарем для отца Павла пошлём и заодно дьякону Лаврентию да митрополиту Филиппу гонцов отправим с радостным известием.

В этот момент схимонах Павел застонал и пошевелился в руках Ратмира. Скоморох остановился и осторожно прислонил его спиной к кирпичной стене: – Как ты, отче?

– Ох, а где это мы? – подслеповато щурясь от света свечки, удивился он. – Никак в коридоре я сижу? Ох ты, Боже мой! Вспомнил я всё! – воскликнул он. – Только ноги что-то слабы у меня. И головушка кружится. Дойду ли до дому я, матушка Евникия? Дозволь мне в келье какой-нибудь отлежаться, да мёда испить для укрепления сил.

– Конечно, дозволю, – кивнула игуменья и озабоченно добавила: – Ты, отец Павел, пока был в беспамятстве, Никитка-то – супостат, признался в злодеянии своём. Это он с дружками порешил наших послушниц. Нечистый, говорит, в них вселился. Вот они и казнили невинных девиц из-за того, что у него разум помутился… Надо было его тогда в Спасо-Евфимьевский монастырь отправить. Так, глядишь, наши послушницы и остались бы живы.

– Да-а, дела-а… – протянул ошеломлённый схимонах Павел и стал подниматься на ноги, поддерживаемый скоморохом. Он вдруг оживился: – Гонцов, гонцов скорее нужно послать к дьяку Лаврентию и митрополиту Филиппу!

Они уже ступили на последнюю ступеньку деревянной лестницы.

– А то мы без тебя не знаем, что делать, – проворчала игуменья, открывая дверь кладовой. Яркий дневной свет на мгновение ослепил их.

Доведя схимонаха Павла до свободной кельи для гостей, игуменья Евникия велела двум монахиням присматривать за ним, и исполнять все его просьбы. Сама же вместе с Ратмиром отправилась к себе. Ратмир посмотрел на солнце и вздохнул: