Наталья Александрова - Тайна тринадцати апостолов

Дверь не открылась, и никто не отозвался на его стук.

Ничего, убеждал он себя, главное, не впадать в панику. Рано или поздно кто-нибудь откроет ризницу…

Рано или поздно. Хотелось бы, чтобы это случилось скорее.

Дверь по-прежнему не открывалась, и Дмитрий Алексеевич на всякий случай обошел ризницу, чтобы проверить, нет ли из нее другого выхода.

И его надежда оправдалась: в дальнем углу помещения он увидел маленькую дверцу, обитую железными полосами. Он потянул за ручку — и дверца открылась. Из-за нее потянуло сыростью и холодом, но это был все же выход, и Старыгин решился.

Чтобы войти в эту дверь, ему пришлось пригнуться.

Он сделал шаг вперед, еще один шаг…

За дверью было темно, и он шел очень осторожно — кто знает, что поджидает его в этой темноте. Во всяком случае, не хотелось бы переломать ноги.

Вскоре эта предосторожность оправдалась: сделав несколько шагов в темноте, Старыгин едва не упал, поскольку впереди оказалась ведущая вниз каменная лестница. Чудом сохранив равновесие, он начал еще более осторожно спускаться по этой лестнице.

К счастью, спуск оказался недолгим. Пол под ногами Старыгина снова стал ровным, а в следующий момент над головой у него вспыхнул свет. Видимо, сработал датчик, который включал освещение при появлении человека.

По контрасту с прежней темнотой свет показался Старыгину до того ярким, что он невольно зажмурился.

Впрочем, скоро он смог открыть глаза и оглядеться.

Дмитрий Алексеевич находился в большом помещении без окон, с каменным полом и низким сводчатым потолком. Освещение, поначалу показавшееся ему ярким, в действительности было тусклым, едва достаточным для того, чтобы разглядеть обстановку этого странного подвала.

Впереди, в дальнем конце подвала, Старыгин увидел картину.

Судя по композиции, это была еще одна «Тайная вечеря», удивительно похожая на ту, которую он недавно видел в ризнице. Рассмотреть картину подробнее не позволяло тусклое освещение подвала и большое расстояние до картины.

Дмитрий Алексеевич подошел ближе.

Картина и правда была удивительно похожа на ту, что в ризнице. Из таинственной полутьмы холста, словно из глубины веков, на Старыгина глядели такие же живые, выразительные лица, хотя что-то в них заметно отличалось от первой картины.

Подойдя еще ближе, Старыгин увидел на полу перед картиной светильник, какие очень часто ставят в старинных храмах, чтобы туристы могли лучше рассмотреть живописные и скульптурные шедевры. Для этого достаточно опустить в щель на цоколе светильника монету в одно евро.

Старыгин пошарил в кармане, нашел монету и опустил ее в монетоприемник.

Яркий свет залил картину — и Дмитрий Алексеевич тут же понял, что отличает эту картину от первой, которую он видел в ризнице.

Персонажи этой картины были одеты не в рубища нищих странников времен Нового Завета, а в дорогие и пышные наряды венецианских вельмож шестнадцатого века, в бархатные, расшитые серебром и золотом камзолы с кружевными манжетами и воротниками. Все остальное было таким же, как на первой картине, — композиция, расположение сотрапезников, их позы и лица. Та же Тайная вечеря, только в шестнадцатом веке…

Хотя, как это всегда бывает, пышная одежда удивительно изменила лица персонажей, придала им другие выражения. И теперь, в другом наряде, Старыгин понял, почему ему показался знакомым человек, сидящий на месте Иуды Искариота.

Теперь он даже удивился, как прежде не смог его узнать, ведь он видел это лицо много раз, проводил перед ним долгие часы в своем рабочем кабинете.

Это, несомненно, был адмирал Джузеппе Морозини, человек, чей портрет Старыгин привез в Венецию.

Пораженный этим открытием, Старыгин не отрываясь смотрел на адмирала.

Почему он никогда прежде не слышал о такой удивительной картине? Почему она не упоминалась среди работ Тинторетто?

А в том, что эта картина, как и первая, принадлежит кисти Тинторетто, Старыгин ничуть не сомневался. Об этом говорила и точность рисунка, и мрачный, торжественный колорит…

Рисунок как у Микеланджело, колорит как у Тициана — в который раз Старыгин вспомнил девиз великого живописца.

Он спохватился, что светильник скоро может погаснуть, и торопливо сфотографировал картину своим мобильным телефоном — несколько раз, немного меняя положение.

И успел как раз вовремя — таймер щелкнул, и яркий светильник погас…

Однако он погас не совсем. На какой-то короткий промежуток времени вместо обычного яркого света на картину упал бледно-лиловый свет ультрафиолетового светильника. И в этом свете Старыгин различил несколько слов, написанных поверх живописи.

Сверху стояли два латинских слова, которые он уже встречал на своем пути:

«Secretum Secretorum».

Тайная тайных.

А ниже, уже на современном итальянском, было приписано крупным, размашистым почерком:

«Каждый из тринадцати хранит свою часть тайны».

Едва Старыгин успел прочесть эту надпись, как светильник погас.

Он полез в карман, чтобы найти еще одну монету и снова включить подсветку картины, но в это мгновение за спиной у него раздались легкие, почти неслышные шаги.

Дмитрий Алексеевич обернулся.

К нему приближалась странная, фантастическая фигура в черном шелковом плаще и зловещей черной маске с огромным крючковатым носом, похожим на клюв чудовищного ворона.

Старыгин вспомнил, что в Венеции такая маска издавна зовется Чумным Доктором.

Когда-то, когда Италию, как и всю Европу, опустошали эпидемии Черной Смерти — чумы, врачи, посещая больных, надевали такие маски, чтобы предохранить себя от заражения. В длинный нос маски они помещали ароматические соли и эссенции, поскольку считалось, что их сильный запах может преодолеть заразу.

Когда чума ушла в прошлое, костюм Чумного Доктора сохранился как самая зловещая маска венецианского карнавала.

Старыгин шагнул навстречу незнакомцу и проговорил:

— Как хорошо, что вы нашли меня! Я уже думал, что мне придется просидеть в этом подвале до завтрашнего утра!

Незнакомец ничего не ответил. Вместо этого он вскинул правую руку. При этом полы его плаща взметнулись, как крылья гигантской летучей мыши, а из черного рукава вылетела горстка странного серебристого порошка. Старыгин уловил запах этого порошка — сладковатый, терпкий, удушливый. Он удивленно ахнул — и в то же мгновение провалился в темноту беспамятства.

Дверь библиотеки приоткрылась, и на пороге появился пожилой мужчина в лиловом камзоле с перевязью, тот самый мужчина с властным и решительным лицом, который сидел за столом по левую руку от человека со шрамом.

— Ах, это вы, адмирал! — На лице графа проступило смущение. — Что вам угодно?