Сергей Богачев - Последний приказ Нестора Махно

— Мне неудобно, Йося! А если ты заработаешь радикулит? Это же не жизнь, а мука! Посмотри на меня, Йося, как я страдаю, а тебе ещё жить и жить! — отвечала мадам Зборовская, пытаясь быть услышанной через форточку, — до двери ей нужно было пройти через прихожую и она посчитало невозможным такое напряжение сил.

— Не колотитесь, прошу вас! Я всё сделаю! — Иосиф удалился к своей двери, скрывая коробку под полой пиджака.

Поискав среди журналов альбом с нотами, Иосиф заглянул между 14 и 15 страницами, где были проложены несколько листов.

«Шоб в твоём аду никогда дрова не заканчивались», — проклинал Йося французского офицера, попавшегося ему на перо [60] Нож. много лет назад. «Это ж надо… всю жизнь меня преследует, а?» — Аглицкий со злостью свернул документы трубочкой и сложил их в тубус с акварельными рисунками — с недавних пор пейзажное рисование захватило его с головой.

«Завтра что-нибудь придумаю… Оркестр, видите ли, интересуется… Ноты перепрятать», — Йося накапал себе настойки валерианы, разбавил её водой и, уж было поднёс стакан к губам, как передумал, и направился к буфету, где была припрятана початая бутылка коньяка.

Босяк был пунктуален, как теплоход «Армения», и прибыл в назначенный час.

— Давай, — кепка на голове пацана свалилась набок, но малолетнему курьеру было не до этого.

— А могу я спросить молодого человека, кто его послал? — любопытство мучило Иосифа, несмотря на то, что в первых словах записки он прочёл условную фразу.

— Не можешь. Оно тебе надо, чужое горе? — хлопец хапнул из рук Йоси коробку и, гулко стуча каблуками о старую чугунную лестницу, сквозанул в арку, что вела на Пушкинскую.

Йося уже не мог сдерживать себя. Его нервы напоминали канаты портовых кранов — тонкие, натянутые, звенящие…

— Мадам Зборовская, если ко мне сегодня ещё кто-нибудь придёт, скажите, что я умер! — Аглицкий взял тубус с бумагой и ящик с красками и раскладным стульчиком.

— Йося, прежде чем вы скончаетесь, я попрошу вас купить для меня хлеба. Меня опять терзает радикулит! — раздалось из окна с открытой форточкой.

— Непременно! — Иосиф уже спускался по лестнице.

Несмотря на пасмурную погоду, море было удивительно спокойным и умиротворённым. Именно за этим он шёл сюда, на один из причалов порта. Йося давно хотел изобразить город таким, как его видят возвращающиеся из дальнего рейса моряки.

Набросав карандашом контуры лестницы и маленькую, еле видимую наверху фигурку Дюка, Иосиф Аглицкий озадачился оживлением сюжета. Не может же быть днём город таким пустынным…

Вот здесь автомобиль виден, на ступенях нужно силуэты людей изобразить в хаотическом порядке. Карандаш едва касался бумаги, оставляя лёгкие следы, чтобы кисть потом могла сыграть свою решающую роль — ей всегда достаётся слава. Картины — они «кисти художника». Никто не вспоминает о карандаше или угольке, которые делают всю черновую работу.

Да и на причале в разгар работы не может быть пусто. Вот, к примеру, два персонажа — типичные одесситы босяцкого вида, руки в карманах, широкие брюки, кепки… Нет… Они не портовые. Одеты по-городскому. Да и взгляды какие-то цепкие, колючие. Точно нет. У рабочих порта лица озабоченные, они всё время куда-то спешат, да и одеты иначе. Пассажиры? Тоже нет. Возле причальной стенки ни одного пассажирского судна.

И смотрят прямо на него. Один достаёт что-то из внутреннего кармана… Что там? Папиросы? Непохоже. Книжица красная.

— Гражданин, проследуйте с нами, — услышал Йося, когда до потенциальных героев его лучшей акварельной работы оставалось шагов пять.

Старая криминальная привычка — рвать с места, когда тебя окликает городовой, сработала автоматически. Пинком ноги Йося отбросил тубус, который тут же упал вниз, почти не издав при ударе о воду никакого звука. Умиротворённый художник побежал в сторону, противоположную своим преследователям не оглядываясь, их крики и топот ботинок были и так отлично слышны.

Куда? Куда бежать? Вокруг море, путь в город отрезан. Голова работала, как в юности — молниеносно принимая решения, повинуясь каким-то неведомым инстинктам выживания.

Баржа. Турецкая баржа. Туда. Там, или останусь, или переберусь на берег.

— Ах, ты ж! — воскликнул один из преследователей, когда Аглицкий, словно юнец, сиганул в воду и отчаянно стал грести в сторону торгового судна, стоявшего возле соседнего причала.

Йося как мог, в промежутках между мощными гребками, взмахами руки обращал на себя внимание смуглых турецких моряков.

— Канат! Канат кинь!!

Те с изумлением наблюдали, как в их сторону быстро плывёт мужчина в возрасте, которого нисколько не смущает температура осенней воды. Засуетился боцман, стал давать какие-то непонятные указания, и с борта стравили тонкий канат.

Один из парней в кепках достал пистолет, и, основательно прицелившись, стал стрелять по воде. Первый фонтанчик возник впереди Иосифа Аглицкого, второй, чуть сбоку. Третий выстрел, после того, как стрелок чертыхнулся и широко расставил для устойчивости ноги, пришёлся прямо в затылок почти уже доплывшего до турецкого корабля беглеца.

Боцман какими-то резкими словами на своём родном языке разогнал стоявших вдоль борта матросов, а сам, глядя на безжизненно дрейфовавшее невдалеке тело человека, махнул рукой и громко выругался…

Следователь Яков Шаевич-Шнайдер, отправивший двух оперативных сотрудников на отработку внештатной агентуры начотдела Задова, пребывал в замечательном расположении духа.

— Лёва, и ты это скрывал? — удивлённо заметил Шаевич, разглядывая бумаги из жестяной коробки, на крышке которой была изображена балерина. — Тут же на орден Красной Звезды, как минимум!

— Вот и забирай этот орден… — сплюнув кровь, прорычал Задов.

— Не ерепенься, не шипи. Вижу, ты своё обещание исполнил. Где взял? — помахал несколькими листами следователь.

— В Бухаресте. Резидент выполнил задание. А ты мне предательство шьешь…

— А чего не предъявил начальству?

— А дуракам пол-работы не показывают, слышал такое? — на голову Задова обрушился кулак старшины, специально приставленного для проведения мер физического воздействия.

— Как был ты дурнем, так ним и остался, — тихо констатировал Шаевич. — Здесь, судя по всему, не всё, да? Вижу, неискренний ты со мной, Лёва, — старшина нанёс еще два коротких удара в район крепкой шеи бывшего начотдела ИНО. — Угомонись, Петренко, я так с ним до ночи разговаривать буду. Лёва, ты слышишь меня?

Задова облили водой из графина, стоявшего на подоконнике, и тот пришёл в себя.

— Остальное где, спрашиваю?

— Догадываюсь. В Бухаресте. Могу попробовать раздобыть.

— Это шутки такие у тебя? Билет купить?