Иван Погонин - Экспедиция в рай

– Вот оно как! – Казалось, бывший начальник нимало не смутился. – Поступили к большевикам?

– Обстоятельства…

– Понимаю-с. Я сам в прошлом году просился в милицию. Не взяли старика, а то бы, глядишь, вместе бы всякую контру ловили. У Карла Петровича изволите служить?

– Да, в розыскной милиции, но не у Маршалка, Карл Петрович уволился.

– Уволился? Не слышал. А почему милиция? Такими, как я, вроде ЧК занимается?

Тараканов внимательно посмотрел на бывшего начальника. Тот отвел взгляд.

– А ведь у меня дома вам бывать не приходилось?

– Нет.

– Тогда милости прошу в гости.

Тараканов снял кепку и протер вспотевший лоб платком.

Их встретила горничная в белом переднике. Она приняла у хозяина трость и канотье и вопросительно взглянула на Тараканова. Тот замешкался, а потом передал барышне свою мятую кепку.

В прихожую вышла красивая дама лет тридцати пяти.

– Танечка, позволь представить тебе моего бывшего коллегу – Осипа Григорьевича Тараканова. Встретились сейчас совершенно случайно и вот пришли поболтать о былом. Моя супруга – Татьяна Федоровна, – обращаясь уже к Тараканову, представил даму Кунцевич.

– Очень приятно, мадам.

– Милости просим, я всегда рада гостям, тем более, если они старые друзья Мечислава Николаевича, – приятным голосом проговорила мадам Кунцевич, протягивая Тараканову руку для поцелуя. – Я прикажу Дуне собирать на стол.

– Благодарю вас, я не голоден.

– Никакие возражения не принимаются. Сейчас в кабинете проглотим по аперитивчику и отобедаем! – Кунцевич взял Тараканова под локоть и повел к одной из выходивших в прихожую дверей.

От прекрасного эриванского коньяка на душе сразу стало легко.

– Как у вас хорошо, Мечислав Николаевич, будто ни войны нет, ни революций. Как вам это удается?

– Это – роскошь показная. Вся обстановка безнадежно заложена, мы с вами допиваем последнюю бутылку из моих довоенных запасов. – Бывший начальник поставил бокал на стол. Улыбка с его лица исчезла. – Как вы узнали о моих сегодняшних занятиях?

– О ваших делах мне ничего не известно. А вышел я на вас благодаря вот этой записке. – Тараканов протянул листок из записной книжки.

Кунцевич внимательно его прочитал.

– Как у вас эта бумажка оказалась?

Осип Григорьевич рассказал про разбойное нападение.

Хозяин квартиры откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.

– Уж не думаете ли вы, милостивый государь, что ваш покорный слуга на старости лет переквалифицировался в налетчики?

– Нет, конечно, Мечислав Николаевич, не думаю. Но мне бы хотелось знать, каким боком вы прикосновенны к этой записке.

Кунцевич наполнил опорожненные бокалы, подал один из них Тараканову, сделал глоток из своего.

– Видите ли, Осип Григорьевич, сейчас я служу бухгалтером в одной конторе, я по первой профессии – бухгалтер. Получаю шестьсот рублей в месяц, да чувствую, что и контора моя скоро накроется. Поэтому вынужден подрабатывать. Вам, вероятно, известно о Декрете от 15-го сего января?

– Этих декретов столько, что запомнить просто невозможно. О чем он?

– О казенной монополии на торговлю золотом и другими драгоценными металлами.

– Что-то слышал.

– По этому Декрету все ювелирные изделия, вес которых превышает шестнадцать золотников, должны быть сданы государству по цене тридцать два рубля за золотник. У нас сейчас тридцать два рубля три фунта конины стоят! Между тем за неисполнение этого декрета советская власть грозит страшными карами. У меня есть один знакомый, который имеет много наличных и хочет поменять их на что-то более существенное. А я подыскиваю ему людей, у которых, наоборот, есть драгоценности, но нет наличных денег, и получаю за это определенный процент.

Тараканов поставил бокал на стол.

– Спекулируете, значит?

– Да. Раньше это называлось коммерцией. А сейчас – это тяжкое преступление. Вот поэтому такая конспирация. Дело-то приходится иметь в основном с незнакомыми. У нас все строится по принципу пирамиды: мы купили золото у одного, тот рассказал другому, этот – третьему.

– А вам не страшно этим заниматься? Вдруг нарветесь на чекистов?

– Страшно, но мне еще хочется пожить. А на шестьсот рублей в месяц и паек по третьей категории мы втроем не вытянем. За долгие годы беспорочной службы я смог накопить только пять тысяч, они давно кончились, поэтому я и вынужден рисковать.

– Мне кажется, что при существующей системе конспирации разоблачить вас довольно просто.

– Поверьте, коллега, вам это только кажется, – сказал бывший начальник обиженным тоном.

– Почему же? Будь я верен милицейскому долгу, мы бы сейчас не коньяк пили, а протокол обыска составляли.

– Будь вы верны милицейскому долгу, вы бы меня сегодня не увидели. Я следил за вами от самых меблирашек и подошел только тогда, когда убедился, что вы один.

– А если бы мы посадили агентов на Главпочтамте? Они бы проследили получателя телеграммы и накрыли бы вас еще до нашей встречи.

– Если бы вы посадили на почтамт всю московскую милицию, у вас все равно бы ничего не получилось. Ваша телеграмма до сих пор лежит не востребованной. Вспомните наше ялтинское приключение. Один из служащих почтамта, увидев, что на имя Абакумова поступила телеграмма – мне телефонирует. Причем это не тот чиновник, который выдает телеграммы, и даже не телеграфист. Эх, так и быть, вам я откроюсь – это сторож. Два раза в день он делает уборку. Телеграммы раскладывают в алфавитном порядке в особый ящик, поэтому телеграмма на имя Абакумова почти на сто процентов всегда будет лежать сверху. Сторож смотрит ящик, и если видит нужную телеграмму, то телефонирует мне с общественного телефона, когда уходит обедать. А в номерах у меня – прикормленный коридорный, который следит за вашей реакцией. Если бы вы, получив записку, снеслись с кем-нибудь, я бы про вас просто забыл. Я специально оставил только полчаса от момента получения записки до времени встречи – сбегать вы никуда не успевали, могли только телефонировать, что сразу же бы стало известно коридорному. В половине восьмого я пришел на Литейный, сел в кафе напротив и стал ждать появление человека, словесный портрет которого мне уже был известен. Дождался вас, получил от вышедшего следом коридорного сигнал, что все в порядке, проводил до Летнего сада, еще раз убедился, что за нами никто не следит, подошел. Все!

– Ловко! Мечислав Николаевич, посмотрите на эту карточку. Этот человек вам знаком? – Тараканов показал фотографию Тимофеева, взятую у его вдовы.

Кунцевич внимательно ее разглядел.

– Да, я имел с ним дело. Это москвич. Он продал нам превосходное ожерелье с брильянтами. Я тогда хорошо заработал.