Юлия Нелидова - Дело о бюловском звере

Иноземцев потерял дар речи.

— Помогите, месье Иноземцев! — Натали с мольбой протянула к нему руки. — Сколько вы хотите за это? Я готова отдать все, что имею. Этот дом, земли, — она всхлипнула, — все отпишу на ваше имя. Я просто хочу вернуться домой, к папа! Мне надоело это затянувшееся приключение…

Через минуту вконец разрыдавшаяся хозяйка шмыгала носом в воротник его визитки. Иноземцев неумело пытался ее утешить, уверял, что мадам напрасно тревожится и ее благородные деяния достойны восхищения, а сам мысленно молил, чтобы этот бесконечный день наконец закончился.

Как добрался до комнаты, разделся и лег в постель, он не помнил. И лег ли? И ночь ли сейчас? Шел, засыпая на ходу, не глядя под ноги.

Вроде двигался в спальню, а очнулся в поле. Солнце слепит глаза. Спелые колосья волнуются, и где-то совсем рядом — легкий девичий смех. Видит: Ульяна Владимировна в танце кружит, пальцы едва касаются живых стебельков. Одета в русский сарафан, через плечо переброшена толстая коса, лоб стиснут обручем, щеки раскраснелись, ленты от обода спускаются. Смеется, будто ее щекочут. Вдруг закашлялась, упала на одно колено, руку прижала к груди. Иноземцев — к ней, а она поднимает глаза, злющие-презлющие… Да это и не Ульяна вовсе, а генерал недужный — лицо перекошено, зубы скалит, сквозь кожу шерсть пробивается. Засмеялся — будто демон из преисподней.

Иноземцев с криком вынырнул из сна. Генералов смех стоял в ушах. В груди свербело, к горлу подкатил кашель и стал душить. В окно втекал бледный свет полной луны. Сколько же он проспал? Должно быть, совесть его мучит из-за Ульянушки. Или он просто боится признаться себе, что отравился парами и заработал эту самую мозжечковую атаксию, только не острую, какой малые дети мучаются после ветряной оспы, а уже хроническую, как у последнего выпивохи.

Иноземцев поднялся и провел рукой по влажному лбу, пытаясь понять, что сон, а что явь. Мысли неслись, как беспорядочный комариный рой, пищали, жалили. Кажется, его лихорадило.

Кое-как высек огонь, зажег свечу, вынул из саквояжа тетрадь и сел за стол.

«Не помню, который день. Не знаю, который час».

Оторвал взгляд от бумаги, вздохнул. Вновь склонил голову.

«Итак, что же произошло? Я угодил в сумасшедший дом, не иначе. Хозяин решил, что он несметно богат, и за излечение жалует полцарства. Супруга в бешенстве и жаждет его смерти. А в центре всего оказался я. Все ждут от меня волшебства. Излечить или убить. Любопытно, что метод гипноза предполагает оба исхода. И совершенно никаких условий для работы. Надо уносить отсюда ноги, пока разум окончательно меня не покинул. Что-то нервы совсем сдали. Только инъекции луноверина помогают привести мысли в порядок. Без них я стал рассеянным, тянет ко сну, а сна нет. Не покидает меня тревога. Ах да, Ульянушка. Сколько отрешенной печали в ее глазах…»

В эту минуту где-то совсем рядом завыл волк.

Иноземцев вздрогнул и оторвал взгляд от страницы.

Волк повыл, следом словно закашлялся, застонал, а потом, ей-богу, начал хохотать. Никогда прежде Иноземцев не слышал наяву такого странного звука — зловещего, точно в самой преисподней бесы смеялись. И вспомнил свой сон. По спине пробежал холодок.

По причине жары оба окна были распахнуты. Тонкие прозрачные занавески трепетали от дуновения легкого ветра. Словно заговоренный, Иноземцев поднялся и выглянул в сад. Мягко шелестели утопающие в лунном свете кусты жасмина, с надрывом скрипел сверчок, где-то ухала сова. Внезапно внизу громко хрустнуло, зачмокало, зафыркало, и доктор ясно увидел, как мелькнула приземистая тень — промчалась через тропинку и затерялась во тьме.

До самого рассвета он не сомкнул глаз. Только когда верхушку леса озарили первые лучи, повалился на кровать и заснул. Утренняя прохлада подарила два часа спокойного сна. В восемь спать уже было невозможно — солнце взошло и направило лучи-стрелы прямо в комнату будущего земского врача, словно повелевало поторопиться с подъемом. Подняться Иноземцев смог лишь после очередного впрыскивания. Кашель мешал попасть иглой в предплечье.

Спустившись, наткнулся на камердинера, который заговорил только после того, как исполнил перед гостем свой привычный приветственный танец.

— Доброго утречка, ваше благородие. Извольте откушать завтрак — накрыли специально в парке. Сегодняшнее утро особенно свежо. Грех не воспользоваться даром господним.

— Благодарю, но что-то нет аппетита. Когда можно будет отправиться в больницу?

Саввич в удивлении всплеснул руками и приготовился возразить, но Иноземцев глянул на него с такой суровостью, какой сам от себя не ждал. Очень стало досаждать, что все вокруг только и пытались дирижировать его действиями, точно заставляя играть роль в каком-то нелепом спектакле.

— Что ж, — сдался слуга, — как вашему благородию будет угодно. Коляска заложена, и мсье Николя, наш управляющий, уже ожидает ваше благородие.

Мсье Николя легко соскочил на землю поприветствовать доктора. Статный француз одних с Иноземцевым лет, одет строго, но с иголочки, с блестящими от бриллиантина черными локонами до плеч, колючим синим взглядом и изящно-небрежной щетиной. На управляющего он походил мало, больше на парижского щеголя или американского миллионщика. Сверкнув ровным полумесяцем зубов, он сделал приглашающий жест к коляске.

Когда молодые люди уселись и возничий, ворчливый бородач Тихон, уже приготовился стегануть пару в яблоках, Саввич подбежал к коляске со стороны Ивана Несторовича и, смешно подпрыгивая, затараторил:

— Барыня велели передать вашему благородию свое благословление. И велели еще добавить, что все в силе и что ждут-с ответа вашего.

Иноземцев взволнованно закусил губу. Лицо стало белее воротника. Он неуверенно кивнул, а камердинер в ответ шлепнул одну из лошадок по крупу.

— Тихон, трогай.

Покатили по аллее, миновали ворота, выехали на дорогу. Слева простиралось поле, справа — лес.

— Очень рад знакомству, Иван Несторович. Натали Жановна с большой тщательностью отнеслась на этот раз к выбору врача для своей больницы. Я полагал, она отправилась воскрешать Гиппократа или по меньшей мере Галена.

— Авиценну, — сыронизировал Иноземцев.

Он не знал, как следует отнестись к словам управляющего — как к лести или как к издевке, поэтому решил ничего более не говорить. Улыбка, которой он постарался скрасить свое молчание, получилась вымученной и оттого глупой до чрезвычайности.

Иноземцев искоса поглядывал на лощеного спутника. Каково же истинное положение этого красавца? Поди, полюбовника с далекой родины привезла барыня, а здесь сделала управляющим. Стоило красавцу заговорить, как его уже было не остановить. Речь его лилась непринужденно, и никакого, надо же, намека на акцент — чистейший русский язык. Только иногда прорезалось легкое грассирование. А может, напротив, он нарочно так коверкал слова, чтобы казаться большим иностранцем. Черт разберет.