Джон Робертс - SPQR V. Сатурналии

– Для Цезаря это чудесный образец юридической беспристрастности, – сказала Клодия.

Снова смех.

– …закон, защищающий отдельных граждан от публичного или частного насилия; закон, запрещающий любому лицу, которое незаконно поднимает руку на граждан, занимать должности; закон, касающийся взяточников-судей; несколько законов, направленных против тех, кто уклоняется от уплаты налогов; законы против порчи монет; законы против святотатства; законы против коррумпированных государственных контрактов; законы против подкупа на выборах; и, наконец, закон о бухгалтерском отчете каждого промагистрата на период его управления за границей, предоставляемом Сенату: один отчет следует подать в Риме, а другой – в провинции, и любую разницу в этих двух отчетах следует возместить из личного имущества губернатора.

– Не забудь про Acta Diuma , – сказала Клодия. – Согласно его указу, будет вестись ежедневная запись всех сенатских дебатов и дел, и ее будут обнародовать на следующее утро.

– И, – с удовлетворением проговорил Красс, – он протащил каждый из этих законов через головы сенаторов, адресуясь напрямую ко всем народным собраниям…

Поразительный обход всех обычаев!

– Судя по твоему рассказу, – перебил я, – Цезарь действует вовсе не как консул, а как своего рода супертрибун!

– Практически так и есть, – согласился Публий Ватиний. – И это было необходимо. Большинство тех законов обсуждались в Сенате годами, но впустую, потому что Сенат превратился в непримиримую группу своекорыстных людишек, которые всегда будут игнорировать интересы государства в угоду своим собственным.

Все это ввергло меня в глубокое уныние. Такой высокомерный, амбициозный демагог, как Юлий Цезарь, принял огромный, справедливый и просвещенный свод законов, в то время как люди моего класса вели себя, словно тупоумные восточные царьки.

– Какое участие принимал во всем этом Цицерон? – спросил я.

– Он с аристократами, как обычно, – ответил Лициний. – Цицерон все глубже и глубже увязает в неприятностях, но не хочет смотреть правде в глаза. Мы дали ему все шансы действовать заодно с нами, и тогда ему нечего было бы бояться, но он не верит, что ему вообще грозит опасность. Он думает, что народ любит его! Мы с Помпеем можем с ним мириться, а Цезарь по-настоящему восхищается им, но Цицерон полностью погряз в иллюзиях и думает, что мы ему не нужны.

– Какая напрасная трата прекрасного таланта, – сказала Клодия. – Несколько лет назад я думала, что Цицерон – восходящая звезда римской политики. Это самый блестящий ум, какой я когда-либо встречала. А ведь он явился сюда извне, без всякого багажа семейной истории в Риме и множества бесполезных политических связей… – Помолчав, она вздохнула. – Он мог бы получить целый мир, а в итоге хочет только одного – чтобы его принимали за какого-то псевдоаристократа.

Вино текло, разговор стал свободнее и фривольнее, и я принимал в нем участие, но все время размышлял об одном непреложном факте: у Квинта Цецилия Метелла Целера имелись враги.

Спустя некоторое время мы встали с лож, постанывая, с полными животами. Некоторые вышли в перистиль, чтобы слегка растрясти ужин, потому что в доме не было сада как такового. Антоний с Фульвией куда-то ускользнули. Два паразита льстиво поблагодарили хозяйку и ушли. Такие люди, если они хорошо владеют искусством жить за чужой счет и удачно выбирать время, способны проникнуть на два бесплатных ужина за один вечер.

Теперь я понял, что Рим, как и я сам, застыл в коротком промежутке между потрясениями консульства Цезаря и того консульства, которое еще грядет. Так часто бывало в конце года, когда покидающие должность консулы готовились отправиться в свои провинции, а недавно назначенные выбирали себе служащих и, в большинстве случаев, брали взятки еще до вступления в должность. Именно в это время весь народ празднует Сатурналии, вручает подарки, отдает долги и отметает прочь старый год, меняя его на новый. Потом будут вскинуты щиты, обнажены мечи и повсюду начнутся битвы. И грядущий год наверняка будет хуже предыдущего.

Когда большинство гостей исчезли, Клодия подошла ко мне. Я и не видел, как ушел Антоний.

– Теперь, думаю, можно поговорить, Деций, – сказала хозяйка дома. – Рядом с моей спальней есть очень удобная гостиная. Пойдем.

Я последовал за ней в небольшую опрятную комнату с двумя удобными креслами и маленьким столиком между ними. Бо́льшая часть стены была превращена в окно, выходящее на неглубокий, восхитительно живописный овраг, заросший миртом, от которого исходил звон ночных насекомых. В тридцати ярдах оттуда, по другую сторону маленького ущелья, стоял круглый храм одной из многочисленных ипостасей Венеры.

– Я понятия не имел, что из этого дома открывается такой вид, – сказал я, высунувшись из окна и слушая журчание ручья, бегущего по гравию внизу.

– Разве не мило? Целер никогда этого не замечал, поскольку комната находится в задней части дома. Тут была кладовая, пока я ею не завладела и не прорубила окно. Мои служанки делают мне тут по утрам макияж. Здесь можно уловить ранний свет.

Моя собеседница хлопнула в ладоши, и две девушки-рабыни принесли кувшин вина и чаши. Эти рабыни были типичным для Клодии приобретением – близняшки, едва достигшие брачного возраста, очень красивые, если не считать варварских узоров, вытатуированных на их телах и лицах.

– Они из племени скифов, – сказала хозяйка, заметив мой интерес. – Только знатные скифские дети имеют такие татуировки.

Она погладила рыжевато-коричневые волосы одной из девушек.

– Пираты потребовали за них целое состояние. Заявили, что потеряли людей, когда их похищали, но я в этом сомневаюсь. Даже у знати бывают трудные времена. Наверное, этих двоих продали, чтобы не пришлось их кормить.

– Милые создания, – сказал я, гадая, как бы мне жилось, будь я рабом среди чужеземцев. – Однако становится поздно, а мы должны поговорить о серьезных вещах. Кстати, о них – тебе следует лучше присматривать за Фульвией. Они с Антонием нынче вечером вели себя бесстыдно.

– Деций, ты такой ханжа! – Клодия улыбнулась, наливая нам вина.

– Мне было бы наплевать, даже танцуй они голыми на ростре, но Клодия легко оскорбить, – заметил я.

– Да с чего ему оскорбляться? Они же еще не женаты!

– И в самом деле – с чего?

Это была странная семья.

– Что ж, ладно. Клодия, я должен расспросить тебя о смерти твоего мужа.

Я уселся в одно из кресел, а моя собеседница расположилась в другом. Лампы озаряли нас и всю комнату бронзовым сиянием, а воздух был свежим благодаря близости сельской местности. К счастью, ветер дул с северо-востока. Юго-восточный дул бы от пользующихся дурной известностью ям с гашеной известью, куда скидывали тела рабов и никому не нужных бедняков. Мы находились далеко от зловонного сердца города.