Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Еще грибков? — склонился к Мэри лакей Фимка.

Та кивнула. Однако, когда нацепила на вилку очередной груздь, к ужасу своему сообразила, что, кроме грибов и малосольных огурцов, ничего сегодня не ела. Почему? Никогда ведь соленое не жаловала. Неужели знахаркино снадобье подействовало? У Мэри задергалось веко. Она стала судорожно вспоминать, когда в последний раз приходили истечения. Кажется, в день происхождения Честных Древ [6] 1 августа по старому стилю, начало Успенского поста. . То бишь две недели назад. Но почему были столь скудными? Всегда как из ведра льет, а тут лишь помазало. И продолжались не три дня, а всего один. Неужто то были не истечения? Неужели она беременна? Вот и объяснение тошноте, что мучила ее по утрам, зря она грешила на простоквашу.

Господи, что ей делать?

Когда заканчивали десерт, Шелагуров подозвал Фимку:

— Пускай карету заложат.

— Ты уезжаешь? — удивилась Ксения.

— Так надо, — не стал пускаться в объяснения Александр Алексеевич, выразительно посмотрев на супругу: мол, пора твоему кузену и честь знать.

Мэри шепнула Гуравицкому:

— Карета для тебя.

Литератор наступил под столом на ногу Беклемешевой, как они с ней условились.

— Дамы и господа, — произнесла торжественно помещица. — Сегодня у нас два радостных, два необыкновенных события. Именины дорогой Конкордии и приезд юного петербургского дарования. Мы уже слышали, как господин Гуравицкий одарен вокально. Однако он еще и пописывает. Давайте попросим его прочесть что-нибудь из новенького.

На этих словах Беклемешева захлопала в ладоши. Собравшиеся ее поддержали. Гуравицкий, изобразив смущение, встал:

— Это огромная честь для меня. Я с превеликим удовольствием…

Шелагуров налился кровью. Ах так? На кривой кобыле вздумали объехать? Гневно взглянул на Мэри, но та лишь пожала плечами: я тут при чем?

Ксения встала следом за Гуравицким:

— Тогда давайте перейдем в гостиную. Я прикажу подать туда оршад и коньяк.

Гости дружно поднялись. Через минуту за столом остался один Шелагуров. Что ему делать? Ксения не скрывает, что влюблена в заезжего прощелыгу. Раскрыть ей глаза если и удастся, то далеко не сразу: слишком уж своенравна сестра, слишком наивна и глупа. Как же ее спасти от этого мерзавца? Как спасти себя?

Будь проклят Гуравицкий. Откуда он взялся? Никогда о нем не слышал… хотя нет, слышал. Да такое! Господи, как же он сразу не вспомнил? Надо срочно сыскать то письмо. Скорее в кабинет.

У лестницы на второй этаж его поджидал Разруляев:

— Прошу прощения, Александр Алексеевич…

— Занят…

— На секунду.

— Хорошо, говори.

— Прошу принять отставку.

— Ты водки перепил? Что ты мелешь?

За столом Шелагуров заметил, что удрученный отказом Ксении Сергей Осипович не столько ел, сколько делал вид.

— Я не выдержу, не выдержу их счастья…

— Дай мне час. И клянусь, прохвост уедет отсюда в кандалах.

— Неужто преступник? Бедная Ксения! Это будет ударом…

— Это послужит уроком. Поймет наконец, что синица в руке много лучше, чем этакий журавель. Давай, давай, ступай к гостям…

— Лучше вас здесь обожду.

— Нет, ступай, за Гуравицким надо присмотреть.

— Чтобы не сбежал?

— Чтобы предложения Ксении не сделал. Позора потом не оберешься.

Помещик Устинский знал за собой слабость: если читали вслух — неминуемо засыпал. Дома-то ладно, все свои, но вот в гостях… Вдруг и здесь захрапит на всю Ивановскую? Потому во избежание конфуза решил затеять дискуссию: живой-то разговор в сон не клонит.

Гуравицкий тянул время, делая вид, что попивает коньяк. Где черти носят Разруляева? А вдруг вообще не придет? Что тогда? Рискнуть и вместо Разруляева спровоцировать на дуэль Шелагурова? Но как? Слабости Разруляева Мэри перечислила в письме: стыдится низкого происхождения, обожает Достоевского, ненавидит либералов. За обедом Андрей продумал вкрапления в текст, которые должны были привести Разруляева в ярость. А чем задеть Шелагурова? О нем доподлинно он знал лишь то, что тот ревнивец. Для достижения желаемой цели сие не подойдет. Ба! Так ведь и Шелагуров отсутствует в гостиной. Что же делать? Встать на колени перед симпатичной глупышкой и попросить руки? А вдруг откажет? Вдруг возьмет паузу на раздумье? Время-то тикает против него.

— Не опоздал? — уточнил Сергей Осипович, заходя в гостиную.

У Гуравицкого с души отлегло. Ну, слава богу!

— Начнем? — спросил он у Ксении, севшей от него по правую руку.

— Брата надобно подождать.

— Александр Алексеевич занят, просил начинать без него, — сообщил Разруляев.

— Отлично, — обрадовался Гуравицкий, раскрывая толстую тетрадь. В присутствии Шелагурова пришлось бы действовать тоньше. А без него можно было и нахрапом. — «Убийца из прошлого». Хроники петербургской сыскной полиции за 2016 год», — прочитал он.

— Какой-какой год? — с ходу перебил Гуравицкого Устинский.

— Все верно, не ослышались, две тысячи шестнадцатый, — подтвердил автор.

— От сотворения мира? — предположил помещик.

— Нет, конечно, от Рождества Христова. На радость публике я соединил в новом романе два самых модных жанра, фантастический с криминальным. Скрестил, так сказать, Жюля Верна с Чарльзом Диккенсом.

— Давно пора, — одобрила дерзкий замысел Беклемешева, хотя имена обоих писателей она слышала впервые.

— Итак, глава первая: «Лишь только Солнце покинуло небосвод, над столицей вспыхнуло другое светило, электрическое. Циклопических размеров башня, на которой оно крепилось, была выстроена почти столетие назад на Пулковских высотах, из-за чего обсерваторию, издавна там обитавшую, перенесли за 140 верст в Лугу, где свет искусственной звезды не мешал астрономическим наблюдениям.

Главный детектив-инспектор петербургской полиции Кобылин выглянул в окно. Убедившись, что на Большой Морской уже включили иллюминацию, засобирался домой. Дела на службе его не держали, потому что их не было. И не было давно. За прошедшие с судебных реформ сто пятьдесят лет Образование и Просвещение преступность искоренили почти полностью.

Зачем воровать, если можно честным трудом заработать?»

— Позвольте, — всплеснул руками Устинский, — вы что там предлагаете? Мужиков, что ли, грамоте учить?

— И баб тоже, — кивнул Гуравицкий.

— Всех?

— Разумеется.

Помещики загудели.

— А землю кто будет пахать? — возмутился один из них, по фамилии Брыскин.

— Грамотный мужик, что отрезанный ломоть, — вторил ему Устинский. — Рук больше пачкать не желает, ему место писаря подавай.

— Или сотского, — поддержал соседа Брыскин.

— В общем, я поехала, — встала разгневанная Беклемешева. — Не желаю такого чтения. Думала, про любовь пишете заграничную. Про султанов, гаремы, тайны парижские. А как мужиков развратить, без вас знаю. Прощайте.