Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— И мне пора, — обрадовался Устинский.

Первым-то уходить со званого обеда неприлично, а вот когда и другие готовы откланяться, неприлично уже оставаться.

Гуравицкий растерялся:

— Степанида Матвеевна, Петр Ефимович, постойте, — бросилась к ним Ксения. — Дальше будет интереснее.

— Откуда знаешь? — с подозрением уставилась на нее Беклемешева.

Ксения смутилась:

— Андрей разрешил предварительно ознакомиться. Только представьте, в будущем железные дороги поднимут вверх, над землей, чтобы не мешали земледелию. А еще…

— Откуда господину Гуравицкому про это знать? — отмахнулась Беклемешева. — Будущее покрыто мраком, и ведать о нем никто не может.

— А тут ошибаетесь, Степанида Матвеевна, — перебил ее Устинский. — Помните, Феофану Ивановичу цыганка нагадала, что мельница у него сгорит? Месяца не прошло…

— Не будьте столь наивным, Петр Ефимович. В подобную чушь могли поверить только вы да взяточник-исправник. Феофан Иванович сам свою мельницу и поджег ради страховки.

— Не соглашусь с вами, Степанида Матвеевна, это на Феофана недоброжелатели клевещут. Если хотите знать, я свою жизнь на кон поставил, лишь бы доказать невиновность Феофана Ивановича.

— Неужто опять пари заключили? — округлила глаза Беклемешева. — Куда только ваша супруга смотрит?

— Не пари, Степанида Матвеевна. Говорю же, жизнью рискнул. Поехал к той цыганке и попросил нагадать, когда пред Господом предстану.

— Господи, помилуй, — схватилась за шляпку Беклемешева. — И охота вам страсть такую знать? Лучше бы про дожди спросили: будут в сентябре или нет?

— Сказала, помрешь ты, Петр Ефимович, в одна тысяча восемьсот шестьдесят девятом году от холеры. Если оно так и случится, значит, одну лишь правду она предсказывает, и Феофан Иванович кругом невиновен.

Гуравицкий решил напомнить о себе:

— Огорчу вас, Петр Ефимович. От холеры умереть вам уже не удастся.

— Это почему?

— Знакомец у меня в Обуховской больнице практикует. Признался по секрету, что изобрели они от холеры прививку и даже успели опробовать. Гарантирует стопроцентный результат.

Гуравицкий знать не знал, что знакомец над ним спьяну подшутил.

— Готовы спорить? — обрадовался Устинский.

— Вот моя рука.

— А вот моя.

— Надо бы разбить. Эй, как там вас? Два-с-Руляев…

— Моя фамилия Разруляев. — Сергей Осипович вскочил, разгневанный очередной выходкой литератора.

— Раз или два-с — разница невелика, — заявил Гуравицкий.

Собравшиеся дружно рассмеялись.

— Ну же, разбейте, — поторопил управляющего Гуравицкий.

— Сперва извинитесь, — потребовал Сергей Осипович.

Утром в лесу он сдерживался из-за Ксении. Теперь, когда надежд на их брачный союз больше не осталось, не было причин сносить оскорбления Гуравицкого. Тем более при помещиках, к которым вот-вот пойдет наниматься на службу.

— Вы разве дворянин, чтобы я извинялся? — уточнил Гуравицкий, стараясь не показать радости на лице. Кажется, его план сработал. Теперь Ксения согласится без всяких раздумий в присутствии двух десятков свидетелей, расположением которых дорожит ее брат. А главный соперник будет изгнан с позором.

— Дворянин.

— Но дед ваш, кажется, лакействовал. Да и вы заняты тем же самым. Ваше место на кухне. Что вы позабыли в компании приличных людей?

— Отец его, хоть и герой, место свое знал, — поддакнула Беклемешева. — Кланялся при встрече, шапку сдергивал. А этот, будто ровня, садится за стол.

— Пшел вон, — прикрикнул на управляющего литератор.

— А где Шелагуров? — тихо спросил Устинского Брыскин.

Тот пожал плечами, внимательно наблюдая за Разруляевым. Чем, интересно, ответит?

А Мэри наслаждалась. Эх, поскорее бы продать эту проклятую усадьбу и навсегда вычеркнуть из памяти всех этих Устинских, Брыскиных, Беклемешеву, а заодно и Шелагурова.

— Фимка, перчатку, — приказал Разруляев.

Лакей, не мешкая, ее сдернул.

— Стрелять-то умеете? — уточнил Гуравицкий.

— Скоро в этом убедитесь, — пообещал Сергей Осипович.

Все затаили дыхание, даже Фимка перестал сопеть. Управляющий скомкал перчатку и бросил в обидчика.

Что Разруляев преотлично стреляет, Гуравицкий знал, спасибо Мэри. И что фехтовать не умеет, тоже.

— Поверю на слово. Вызов сделали вы, — заявил литератор, поймав на лету перчатку и отбросив ее лакею, — следовательно, оружие выбираю я. А я завсегда предпочитаю шпагу.

Сергей Осипович побледнел. В руках ее не держал.

— Слава богу, — перекрестилась Беклемешева. — Пуля-то дура.

— Господа, вам придется стать нашими секундантами, — обратился к помещикам Гуравицкий.

— Извините, завтра очень занят, — пробормотал боявшийся всего на свете Брыскин.

— А кто собирается ждать до утра? Мы сразимся сейчас же. Эй, любезный, — Гуравицкий окликнул Фимку. — Принеси-ка шпаги.

Где же письмо, где? Сжечь или выкинуть прощальное послание лучшего друга Шелагуров не мог. Он ведь и сам бы мог погибнуть в том бою под Вильно, однако за пару лет до польских событий отца разбил апоплексический удар, и поручику Шелагурову пришлось уйти в отставку, чтобы принять на себя ответственность за имение и сестру.

Где оно? В какой из многочисленных связок, валявшихся в шкапу? Может быть, в этой? Александр Алексеевич достал из одного из конвертов пожелтевшие листки, пробежался по строчкам. Оно! И, слава богу, память его не подвела. Свинцов писал именно о нем, об Андрее Гуравицком. От радости захотелось петь. Шелагуров спрятал конверт в сюртук, подошел к столу, открыл ключом ящик, поглядел на лежавший там старинный пистолет. Прихватить или нет? Кто знает, что этакий субчик выкинет в ответ на обвинения?

В дверь постучали.

— Да, да, войдите.

— Александр Алексеевич, я знаю, как вы заняты, — начал издалека Брыскин. — Но не мог не сообщить…

— Что случилось?

— Дуэль. Ваш кузен и Два-с… тьфу, привязалось, Разруляев.

Оттолкнув Брыскина, Шелагуров выскочил в коридор.

— Сходитесь, — скомандовал Устинский.

— Немедленно прекратить, — приказал с черного хода Шелагуров.

Разруляев отвлекся на его крик, и соперник тут же этим воспользовался, выбив из его руки шпагу.

— Гуравицкий, остановитесь, я приказываю, — еще громче воскликнул Александр Алексеевич, приближаясь к дуэлянтам.

— Да, да, как только убью, так сразу, — пообещал литератор.

Дамы ахнули. Разруляев присел, чтобы поднять шпагу, но Гуравицкий ему не позволил. Толкнув соперника сапогом в плечо, опрокинул навзничь и приставил острие к его горлу. Спешивший на помощь Шелагуров взмахнул пистолетом:

— Одно движение, и я стреляю, — предупредил он.

— Из такого старья с этого расстояния не попадете. А если приблизитесь, я его убью.