Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Но с чего начать поиски? Казалось бессмысленным искать человека, желавшего скрыться, в стране, которая больше, чем Англия. Это было все равно что искать иголку в стоге сена. Что же знала миссис Дунс?

Омар не сомневался, что она знала больше, чем сказала. Что было причиной ее сдержанности? Надежда получить наследство или сообщничество с профессором? Почему она не упомянула о денежном переводе? Если она вела все дела профессора, она не могла не знать о нем.

Так что на следующий день Омар вновь направился на Глочестер Террейс, чтобы узнать, известно ли миссис Дунс о переводе денег профессору в апреле прошлого года, который, без сомнения, являлся доказательством того, что профессор жив. Вопрос Омара подтвердил то, что Амалия Дунс и подозревала, — он явно пришел не просто навестить профессора. Не вынимая сигареты изо рта, она назвала Омара ищейкой и пригрозила полицией, при этом она считала подпись поддельной, а в ее доме ему больше показываться не рекомендовала.

Но бросать начатое, не добившись результата, было не в духе Омара. Поэтому он вновь отправился к судье Киттербеллу и расстроенно сообщил, что миссис Дунс считает подпись на чеке подделкой. Для Киттербелла важнее всего в данную минуту было избавиться от настырного информатора, он закатил глаза и подтвердил, что миссис Дунс заявляла о том, что подпись — фальшивка. Эксперт, однако, признал ее подлинность.

Когда же судья начал задавать вопросы касательно того, почему Омар интересуется данным делом, тот предпочел распрощаться.

Пока Омар занимался расследованием в Лондоне, в Берлине судьба готовила ему неожиданный удар, какого ему еще не приходилось переживать, один из тех, о которых не забывают даже тогда, когда раны, казалось бы, уже затянулись.

Все началось во время одной из коктейльных вечеринок, которые барон фон Ностиц-Вальнитц устраивал каждый четверг. Если попытаться классифицировать событие такого рода, его следовало бы отнести к разряду мероприятий, на которые приходят, чтобы «себя показать и на других посмотреть» — Ярмарка тщеславия, участвовать в которой считалось честью.

На ней можно было встретить не только актеров, режиссеров и писателей, но также конструкторов и владельцев электростанций. Здесь рождались звезды, критиковались министры, нанимались боксеры, заключались торговые сделки и делалась политика. За два дня до покушения министр иностранных дел Вальтер Ратенау беспечно беседовал здесь с Ф. В. Мурнау, чей немой фильм «Носферату» только что произвел сенсацию.

На одной из таких вечеринок, к радости представителей мужского пола, появилась и Халима, очаровавшая всех своим арабским акцентом. Затем произошло событие, которое могло показаться случайным. Макс Никиш, репортер «Берлинер Иллюстрирте», так неудачно столкнулся с Халимой, что опрокинул красное вино из своего бокала (Никиш пил только красное вино) на платье Халимы, испачкав его.

Никиш, известный тем, что ничто не могло взволновать его, после того как он проехал по натянутому в башне церкви императора Вильгельма тросу на цирковом мотоцикле, лепетал невнятные извинения, повторяя, как неудобно ему за свое поведение. Он предложил Халиме отвезти ее домой, чтобы хоть как-то искупить вину, и Халима согласилась, вынужденная покинуть общество.

Никиш, невысокий, щуплый человек, зачесывавший назад темные, блестящие волосы, был похож на Рудольфе Валентино. Он не выходил из дома без красной бабочки, вся же его прекрасная обувь была куплена у Вальдмюллера на Курфюрстендаме. Серый мерседес-бенц, на котором он передвигался, был явно не по карману репортеру, о чем, однако, знал лишь он сам.

Причину, по которой на сороковой год своей жизни он все еще не женился, также знал один только Никиш. В любом случае, он считался одним из самых завидных женихов в Берлине, и женщина, за которой он начинал ухаживать, что происходило нечасто, имела полное право гордиться этим. Никиш вел себя по-старомодному вежливо, даже излишне корректно, прикладывая все силы, чтобы не потерять достоинство и не испортить репутацию. Еще ни одному сплетнику не удалось приписать ему связь с той или иной особой, а их было немало в клубах и салонах на Лейпцигер и Доротеенштрассе.

Вследствие этого станет понятно то уважение, с которым было воспринято поведение Никита в течение следующих дней. Как и следовало ожидать, он отвез Халиму домой и терпеливо дождался, пока она переоденется, затем же, как и обещал, привез ее обратно к барону фон Ностиц-Вальнитцу. В тот вечер он ни на секунду не терял ее из вида, успел сделать множество комплиментов и, прощаясь, попросил разрешения увидеть ее на следующий день.

Будучи египтянкой, Халима не привыкла ни к комплиментам, ни к приглашениям на свидания; учтивость Никита льстила ей, и она согласилась. Во время завтрака посыльный принес ей букет желтых роз с запиской. Халима не помнила, чтобы ей когда-нибудь дарили цветы, записка же содержала приглашение на прогулку по магазинам с предложением заменить испорченное платье.

Произошло это в салоне на Александер-плац, куда были вхожи представители высшего общества. Новое платье было желтым, чуть ниже колена и узко в соответствии с модой, а на левом бедре собрано в крупные складки. Предположение, что платье может оказаться слишком вызывающим для восточной женщины, Никиш опроверг, сказав, что красивая женщина должна носить красивые платья, а ее недостойны и самые красивые из имевшихся.

Комплименты подобного рода, на которые Никиш не скупился, волновали, как шампанское, и вселяли незнакомое счастливое чувство. Всю свою жизнь Халима служила и терпела и никогда не жаловалась, потому что эта роль соответствовала ее происхождению и воспитанию. Теперь же она чувствовала себя дамой, о которой заботились и которой восхищались, она будто заново родилась.

Даже Омар, по которому она все же скучала, не относился к ней с таким уважением, как немец. Он не мог иначе, ведь он был воспитан на Востоке. От барона фон Ностица Халима узнала, что Омар задержится в Лондоне дольше вследствие некоторых событий, требовавших его присутствия, и что он передает ей наилучшие пожелания. И так вышло, что чувства Халимы неожиданно изменились в пользу Макса (она называла его Матцем, не в силах выговорить звук «кс»).

Вместе они поехали в «Скалу», известный театр-варьете, где капитан по имени Вестерхольд демонстрировал новую сенсацию — радиоуправляемый корабль. Они фланировали по сомнительным кафе и кабаре на Фридрихштрассе, смотрели известнейшие немые фильмы того времени — «Доктора Мабуза» Фрица Ланга на востоке города, «Носферату» Мурнау на Курфюрстендаме, в западной части, где оркестровая музыка сопровождала демонстрацию на экране. Можно было встретить их за ужином в «Адлоне» или в полночь у палатки Мейера на углу Фридрихштрассе и Таубенштрассе, где подавали лучшие котлеты в городе.