Борис Акунин - Статский советник

Пожарский занял осиротевший кабинет покойного Станислава Филипповича, куда естественным образом переместился и штаб расследования. В приемной у беспрестанно звонившего телефонного – аппарата стоял поручик Смольянинов, бледнее обычного и с рукой на эффектной черной перевязи. Он улыбнулся Фандорину поверх переговорного рожка и показал на начальственную дверь: мол, милости прошу.

В кабинете у князя сидел посетитель, Сергей Витальевич Зубцов, что-то очень уж раскрасневшийся и возбужденный.

– А-а, Эраст Петрович, – поднялся навстречу Пожарский. – Вижу по синим кругам под глазами, что не ложились. Вот, сижу, бездельничаю. Полиция и жандармерия рыщут по улицам, филеры шныряют по околореволюционным закоулкам и помойкам, а я засел тут этаким паучищем и жду, не задергается ли где пауганка. Давайте ждать вместе. Сергей Витальевич вот заглянул. Прелюбопытные взгляды излагает на рабочее движение. Продолжайте, голубчик. Господину Фандорину тоже будет интересно.

Худое, красивое лицо титулярного советника Зубцова пошло розовыми пятнами – то ли от удовольствия, то ли еще от какого-то чувства.

– Я говорю, Эраст Петрович, что революционное движение в России гораздо проще победить не полицейскими, а реформаторскими методами. Полицейскими, вероятно, и вовсе невозможно, потому что насилие порождает ответное насилие, еще более непримиримое, и так с нарастанием вплоть до общественного взрыва. Тут надобно обратить главное внимание на мастеровое сословие. Без поддержки рабочих революционерам рассчитывать не на что, наше крестьянство слишком пассивно и разобщено.

Тихо вошел Смольянинов. Сел у секретарского стола, неловко придавил перевязанной рукой лист и принялся что-то записывать, по-гимназистски склонив голову на бок.

– Как же лишить революционеров рабочей п-поддержки? – спросил статский советник, пытаясь понять, что означают розовые пятна.

– Очень просто. – Было видно, что Зубцов говорит давно обдуманное, наболевшее, и не просто теоретизирует, а, кажется, рассчитывает заинтересовать своими идеями важного петербургского человека. – Тот, кому сносно живется, на баррикады не пойдет. Если б все мастеровые жили, как на предприятиях Тимофея Григорьевича Лобастова – с девятичасовым рабочим днем, с приличным жалованьем, с бесплатной больницей и отпуском – господам Гринам в России делать было бы нечего.

– Но как живется рабочим, зависит от заводчиков, – заметил Пожарский, с удовольствием глядя на молодого человека. – Им же не прикажешь платить столько-то и заводить бесплатные больницы.

– Для того и существуем мы, государство. – Зубцов тряхнул светло-русой головой. – Именно что приказать. Слава богу, у нас самодержавная монархия. Самым богатым и умным разъяснить, чтоб поняли свою выгоду, а потом закон провести. Сверху. О твердых установлениях по условиям рабочего найма. Не можешь соблюдать – закрывай фабрику. Уверяю вас, что при таком обороте дела у государя не будет более верных слуг, чем рабочие. Это оздоровит всю монархию!

Пожарский прищурил черные глаза.

– Разумно. Но трудновыполнимо. У его величества твердые представления о благе империи и общественном устройстве. Государь считает, что царь – отец подданным, генерал – отец солдатам, а хозяин – отец работникам. Вмешиваться в отношения отца с сыновьями непозволительно.

Голос Зубцова стал мягким, осторожным – видно было, что он подбирается к главному.

– Вот и надо бы, ваше сиятельство, продемонстрировать верховной власти, что рабочие хозяину никакие не сыновья, что все они, и фабриканты, и фабричные, в равной степени чада его величества. Хорошо бы, не дожидаясь, пока революционеры окончательно сорганизуют мастеровых в неподконтрольную нам стаю, перехватить первенство. Заступаться за рабочих перед хозяевами, иногда и надавить на заводчиков. Пусть простые люди понемногу привыкают к мысли, что государственная машина охраняет не денежных мешков, а трудящихся. Можно было бы даже посодействовать созданию трудовых союзов, только направить их деятельность не в ниспровергательное, а в законопослушное, экономическое русло. Самое время этим заняться, ваше сиятельство, а то поздно будет.

– Не надо меня “сиятельством” обзывать, – улыбнулся Пожарский. – Для толковых подчиненных я Глеб Георгиевич, а сойдемся поближе, можно и просто Глеб. Далеко пойдете, Зубцов. У нас умные люди с государственным мышлением на вес золота.

Сергей Витальевич залился сплошной розовой краской, уже безо всяких пятен. Фандорин же спросил, внимательно на него глядя:

– Вы что, пришли сюда, в Жандармское, специально, чтобы поделиться с Глебом Георгиевичем своими в-взглядами на рабочее движение? Именно сегодня, когда у нас творится такое?

Зубцов стушевался, явно застигнутый этим вопросом врасплох.

– Разумеется, Сергей Витальевич пришел сюда не для теоретизирования, – сказал Пожарский, спокойно глядя на прожектера. – То есть и для теоретизирования тоже, но не только. Я так понимаю, господин Зубцов, что у вас есть для меня какие-то важные сведения, но предварительно вы решили проверить, разделяю ли я вашу генеральную политическую идею. Разделяю. Целиком и полностью. Окажу всемерную поддержку и вас не обижу. Я же сказал: у нас в ведомстве умные люди на вес золота. А теперь выкладывайте, что там у вас.

Сглотнув, титулярный советник заговорил, но не так, как прежде, свободно и гладко, а с трудом, очень волнуясь и помогая себе руками:

– Я… Я, господа, не хочу, чтобы вы сочли меня двурушником и… доносчиком. Собственно, какое доносительство… Ну хорошо, беспринципным карьеристом… Я исключительно из-за тревоги о пользе дела…

– Мы с Эрастом Петровичем ничуть в этом не сомневаемся, – нетерпеливо перебил его князь. – И довольно вступлений, Зубцов, к делу. Какие-нибудь каверзы Бурляева или Мыльникова?

– Бурляева. И не каверзы. Он подготовил операцию…

– Какую операцию?! – вскричал Пожарский, а Фандорин озабоченно нахмурился.

– По захвату Боевой Группы… Сейчас, по порядку. Вы знаете, что все филеры Мыльникова были брошены на слежку за революционными кругами, через которые можно было бы выйти на БГ. Я давеча неслучайно помянул фабриканта Лобастова. По агентурным сведениям, Тимофей Григорьевич заигрывает с революционерами, иногда дает им деньги. Предусмотрительный человек, подстилает соломки на всякий случай. Так вот, Мыльников в числе прочих установил слежку и за ним. Сегодня утром филер Сапрыко видел, как к Лобастову пришел в контору некий мастеровой, которого почему-то сразу же провели к хозяину. Тимофей Григорьевич отнесся к посетителю очень предупредительно. Долго с ним о чем-то разговаривал, потом вместе с ним куда-то отлучался почти на целый час. Внешностью таинственный рабочий очень напоминал боевика по кличке “Емеля”, описанного агентом Гвидоном, но Сапрыко как опытный филер не стал пороть горячку, а дождался этого человека у проходной и осторожно повел. Тот несколько раз проверял, нет ли хвоста, но слежки так и не обнаружил. Объект доехал на извозчике до Виндавского вокзала, там немного попетлял среди путей и в конце концов исчез в будке обходчика. Сапрыко, не покидая укрытия, вызвал свистком ближайшего городового и переслал записку в Охранное. Через час наши обложили домик со всех сторон. Установили, что обходчика зовут Матвеем Жуковым, что живет он один, без семьи. “Емеля” из будки больше не выходил, но еще до того, как прибыло подкрепление, Сапрыко видел, как из дома вышел молодой человек, чья внешность совпала с описанием боевика “Снегиря”.