Борис Акунин - Статский советник

“Наму Амида Буцу [7] Славлю Будду Амида (яп.) ”, – успел мысленно произнести Фандорин, прежде чем перестал что-либо видеть и слышать.

Потом ощущения пробудились, но не все: было очень холодно, нечем дышать и все равно ничего не видно. Эраст Петрович в первый миг испугался, что из-за молитвы угодил в буддийский Ледяной ад, где всегда холодно и темно. Но в Ледяном аду вряд ли знали по-русски, а глухие голоса, доносившиеся откуда-то из-под небес, говорили именно на этом языке.

– Шварц, где он? Как сквозь землю провалился.

– Вон он! – закричал другой голос, совсем молодой и звонкий. – В сугробе лежит! Просто отлетел далеко.

Только теперь оглушенный падением Фандорин понял, что не умер и не ослеп, а, действительно, лежит лицом вниз в глубоком сугробе. Глаза, рот и даже нос забиты снегом, отчего невозможно дышать и темнота.

– Уходим, – решили наверху. – Если не сдох, так все кости переломал.

И в поднебесье стало тихо.

Если и переломал, то не все – это статский советник понял, когда сумел подняться сначала на четвереньки, а затем и в полный рост. То ли наука Крадущихся спасла, то ли Будда Амида, а вернее всего – кстати подвернувшийся сугроб.

Шатаясь, пересек, двор, через подворотню выбрался в Звонарный переулок – прямо в объятья городовому.

– Осподи, совсем с ума посходили! – ахнул тот, увидев облепленного снегом голого человека. – Палят почем зря, в снегу телешом купаются! Ну, господин хороший, ночевать тебе в околотке.

Эраст Петрович еще немного пошатался, держась за отвороты жесткой, заиндевевшей шинели, и стал медленно оседать.

С переездом на новую квартиру возникли сложности – полицейские шпионы прочесывали Москву таким частым гребнем, что обращаться за помощью к сочувствующим сделалось слишком опасно. Поди угадай, за кем из них установлена слежка.

Решили остаться на Воронцовом поле, тем более что возникло и еще одно соображение. Если ТГ так хорошо осведомлен о планах жандармов, то зачем затруднять ему сношения с группой? Кто бы ни был этот таинственный корреспондент и какие бы цели ни преследовал, ясно, что это союзник, и союзник поистине бесценный.

Вечерняя операция в Петросовских банях прошла из рук вон плохо. Во-первых, потеряли Гвоздя, убитого наповал пулей полицейского вице-директора. Этот сверхъестественно увертливый господин вновь ушел, хотя Грин лично возглавил погоню. Со статским советником Фандориным тоже получилось неаккуратно. Емеля, Шварц и Нобель должны были спуститься во двор и добить его. Глубокий снег мог смягчить падение. Вполне возможно, что чиновник особых поручений отделался пустяками вроде переломанных ног и отбитых почек.

Еще вчера вечером, когда Боевая Группа, пополнившаяся за счет проверенных в деле с эксом москвичей, готовилась к акции в Петросовских банях, Игла принесла химикаты от Аронзона и взрыватели. Поэтому сегодня Грин занялся пополнением арсенала – устроил в кабинете лабораторию. Горелку для разогревания парафина изготовил из керосиновой лампы, для перемолки пикриновой кислоты приспособил кофейную мельницу, роль реторты выполняла склянка из-под оливкового масла, а из самовара получился сносный перегонник. Снегирь готовил корпуса и начинял шурупами.

Остальные отдыхали. Емеля все читал своего “Монте-Кристо” и лишь изредка заглядывал в кабинет, чтобы поделиться эмоциями от прочитанного. От новичков же – Марата, Бобра, Шварца и Нобеля – все равно проку не было. Они устроились на кухне биться в карты. Играли всего лишь на щелчки по лбу, но азартно – с шумом, гоготом и криком. Это было ничего. Ребята молодые, веселые, пусть позабавятся.

Работа по составлению гремучей смеси была кропотливая, на много часов и требовала полнейшей концентрации внимания. Одно неверное движение, и квартира взлетит на воздух вместе с чердаком и крышей.

В третьем часу пополудни, когда процесс был наполовину закончен, раздался телефонный звонок.

Грин снял слуховую трубку и подождал, что скажут.

Игла.

– Приват-доцент заболел, – озабоченно проговорила она. – Очень странно. Вернувшись от вас, я на всякий случай посмотрела на его окна в бинокль – вдруг его химическое пожертвование не осталось незамеченным. Смотрю – шторы задернуты. Алло, – вдруг сбилась она, обеспокоенная молчанием. – Это вы, господин Сивере?

– Да, – ответил он спокойно, вспомнив, что сдвинутые шторы означают “провал”. – Утром? Почему не сообщили?

– Зачем? Если взят, все равно не поможешь. Только хуже бы сделали.

– Тогда почему сейчас?

– Пять минут назад одна штора отодвинулась! – воскликнула Игла. – Я немедленно протелефонировала на Остоженку, спросила профессора Брандта, как уговорено. Аронзон сказал: “Вы ошиблись, это другой номер”. И еще раз повторил, словно просил поторопиться. Голос жалкий, дрожащий.

Условная фраза означала, что Игла должна придти одна – это Грин запомнил. Что же такое могло случиться с Аронзоном?

– Схожу сам, – сказал он. – Проверю.

– Нет, вам нельзя. Слишком большой риск. И, главное, из-за чего? Ну что ему может грозить, а вас нужно беречь. Я отправляюсь на Остоженку, потом буду к вам.

– Хорошо.

Он вернулся в импровизированную лабораторию, но сосредоточиться на деле не получалось, мешала нарастающая тревога.

Странная история: сначала сигнал провала, потом вдруг срочный вызов. Нельзя было посылать Иглу. Ошибка.

– Выйду, – сказал он Снегирю, поднимаясь. – Есть дело. Емеля за старшего. Смесь не трогать.

– Можно с тобой? – вскинулся Снегирь. – Емеля читает, эти в карты режутся, а мне что? Банки я все подготовил. Скучно.

Грин подумал и решил: пусть. Если что – хоть товарищей предупредит.

– Хочешь – идем.

Посмотреть с улицы – всё было чисто.

Сначала проехали мимо на извозчике, разглядывая окна. Ничего подозрительного. Одна штора задвинута.

Потом, разделившись, прошли по Остоженке пешком. Ни скучающих дворников, ни остроглазых сбитенщиков, ни праздных прохожих.

Слежки за домом определенно не было.

Немного успокоившись, Грин отправил Снегиря в парикмахерскую, расположенную как раз напротив Аронзонова подъезда – сбрить пух на щеках. Велел сесть подле витрины и смотреть за сигнальным окном. Если вторая штора раздвинется, подниматься наверх. Если со шторами более десяти минут ничего происходить не будет, значит, в квартире засада. Тогда немедленно уходить.

У двери с медной табличкой “ПРИВАТ ДОЦЕНТ СЕМЕН ЛЬВОВИЧ АРОНЗОН” остановился и прислушался.

Стоял долго, потому что звуки из квартиры доносились странные: тихое подвывание, будто заперли собаку.