Борис Акунин - Особые поручения: Пиковый валет

Лицо Эраста Петровича напряглось, он явно не знал, ждать ли еще или это как раз тот случай, когда медлить невозможно. Он нервно дернул уголком рта и склонил голову набок, словно прислушивался к какому-то неслышному Анисию голосу. Очевидно, голос велел шефу действовать, потому что Фандорин решительно распахнул дверь и шагнул вперед.

Картина, открывшаяся взору Анисия, была поистине поразительна.

Над голым деревянным столом, раскорячив ноги, висел на двух веревках какой-то седобородый старик в гусарском мундире и сбившемся вниз белом халате. За его спиной, покачивая длинным, витым кнутом, стоял еропкинский чернобородый головорез. Сам Еропкин сидел чуть дальше, на стуле. Возле его ног лежал набитый мешок, а у стены, присев на корточки, курили двое давешних молодцов, что ехали на облучке.

Но все это Тюльпанов отметил лишь попутно, краем зрения, потому что в глаза ему сразу же бросилась хрупкая фигурка, безжизненно лежавшая вниз лицом. В три прыжка Анисий обежал стол, споткнулся о какой-то увесистый фолиант, но удержался на ногах и опустился на колени возле лежащей.

Когда он дрожащими руками перевернул ее на спину, синие глаза на бледном личике открылись, и розовые губы пробормотали:

— Какой рыжий…

Слава Богу, жива!

— Это что еще здесь за пытошный застенок? — донесся сзади спокойный голос Эраста Петровича, и Анисий выпрямился, вспомнив о долге.

Еропкин с недоумением смотрел то на щеголя в цилиндре, то на прыткого чиновничка.

— Вы кто такие? — грозно спросил он. — Сообщники? Ну-ка, Кузьма.

Чернобородый сделал рукой неуловимое движение, и к горлу надворного советника, рассекая воздух, метнулась стремительная тень. Фандорин вскинул трость, и конец кнута, неистово вращаясь, обмотался вокруг лакированного дерева. Одно короткое движение, и кнут, выдернутый из лапищи медведеобразного Кузьмы, оказался у Эраста Петровича. Тот неспеша размотал тугой кожаный хвост, бросил тросточку на стол и без видимого усилия, одними пальцами, стал рвать кнут на мелкие кусочки. По мере того, как на пол отлетали все новые и новые обрывки, из Кузьмы будто воздух выходил. Он вжал лохматую башку в широченные плечи, попятился к стене.

— Часовня окружена агентами полиции, — сказал Фандорин, окончательно расправившись с кнутом. — На сей раз, Еропкин, вы ответите за произвол.

Однако сидевшего на стуле это сообщение не испугало:

— Ништо, — осклабился он. — Мошна ответит.

Надворный советник вздохнул и дунул в серебряный свисток. Раздалась высокая, режущая уши трель, и в ту же минуту в часовню с топотом ворвались агенты.

— Этих — в участок, — показал шеф на Еропкина и его подручных. — Составить протокол. Что в мешке?

— Мой мешочек, — быстро произнес Самсон Харитонович.

— Что в нем?

— Деньги, двести восемьдесят три тысячи пятьсот два рубля. Мои денежки, доход от торговли.

— Такая солидная сумма и в мешке? — холодно спросил Эраст Петрович. — Имеете под нее финансовые документы? Источники поступления? Уплачены ли подати?

— Вы, сударь, того, на минутку… В сторонку бы отойти… — Еропкин вскочил со стула и проворно подбежал к надворному советнику. — Я ведь что, без понятия разве… — И перешел на шепот. — Пускай там будет ровно двести тысяч, а остальные на ваше усмотрение.

— Увести, — приказал Фандорин, отворачиваясь. — Составить протокол. Деньги пересчитать, оприходовать, как положено. Пусть акцизное ведомство разбирается.

Когда четверых задержанных вывели, вдруг раздался бодрый, разве что чуть-чуть подсевший голос:

— Это, конечно, благородно — от взяток отказываться, но долго ли мне еще кулем висеть? У меня уж круги перед глазами.

Анисий и Эраст Петрович взяли висящего за плечи, а полностью воскресшая барышня — ее ведь, кажется, звали «Мими»? — залезла на стол и распутала веревки.

Страдальца усадили на пол. Фандорин сдернул фальшивую бороду, седой парик, и открылось ничем не примечательное, самое что ни на есть заурядное лицо: серо-голубые, близко посаженные глаза; светлые, белесые на концах волосы; невыразительный нос; чуть скошенный подбородок — все, как описывал Эраст Петрович. От прилившей крови лицо было багровым, но губы немедленно расползлись в улыбке.

— Познакомимся? — весело спросил Пиковый Валет. — Я, кажется, не имею чести…

— Стало быть, на Воробьевых горах были не вы, — понимающе кивнул шеф. — Так-так.

— На каких таких горах? — нахально удивился прохиндей. — Я — отставной гусарский корнет Курицын. Вид на жительство показать?

— П-потом, — покачав головой, молвил надворный советник. — Что ж, представлюсь снова. Я — Эраст Петрович Фандорин, чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе, и не большой любитель дерзких шуток. А сие мой п-помощник, Анисий Тюльпанов.

Из того, что в речи шефа вновь появилось заикание, Анисий сделал вывод, что самое напряженное позади, и позволил себе расслабиться — украдкой взглянул на Мими.

Она, оказывается, тоже на него смотрела. Легонько вздохнула и мечтательно повторила:

— Анисий Тюльпанов. Красиво. Хоть в театре выступай.

Неожиданно Валет — а это, конечно же, несмотря на казуистику, был он — развязнейшим образом подмигнул Анисию и высунул широкий, как лопата, и удивительно красный язык.

— Ну-с, господин Момус, и как же мне с вами поступить? — спросил Эраст Петрович, наблюдая, как Мими вытирает соучастнику лоб, покрытый мелкими капельками пота. — По закону или по с-справедливости?

Валет немного подумал и сказал:

— Ежели бы мы с вами, господин Фандорин, сегодня встречались не впервые, а уже имели бы некоторый опыт знакомства, я, разумеется, целиком и полностью положился бы на ваше милосердие, ибо сразу видно человека чувствительного и благородного. Вы, несомненно, учли бы перенесенные мною нравственные и физические терзания, а также неаппетитный облик субъекта, над которым я столь неудачно подшутил. Однако же обстоятельства сложились так, что я могу не злоупотреблять вашей человечностью. Сдается мне, что суровых объятий закона я могу не опасаться. Вряд ли его свинячье превосходительство Самсон Харитоныч станет подавать на меня в суд за эту невинную шалость. Не в его интересах.

— В Москве закон — его сиятельство князь Долгорукой, — в тон наглецу ответил Эраст Петрович. — Или вы, мсье Валет, всерьез верите в независимость судебных инстанций? П-позвольте вам напомнить, что генерал-губернатора вы жестоко оскорбили. Да и как быть с англичанином? Город ему должен вернуть сто тысяч.

— Право не знаю, дорогой Эраст Петрович, о каком англичанине вы говорите, — развел руками спасенный. — А к его сиятельству я отношусь с искренним почтением. Глубоко чту его крашеные седины. Если же Москве нужны деньги, то вон сколько я их добыл для городской казны — целый мешок. Это Еропкин от жадности ляпнул, что денежки его, а когда поостынет — отопрется. Скажет, знать не знаю, ведать не ведаю. И пойдет сумма неизвестного происхождения на московские нужды. По-хорошему, так мне процентик полагался бы.