Борис Акунин - Смерть Ахиллеса

Ахимас опустился на четвереньки, вскарабкался по лестнице и осторожно высунулся. В руке у него был длинноствольный американский револьвер «кольт», заряженный шестью пулями.

Никого во дворе не было. Враги засели на веранде дома, снизу не разглядеть. Но и Ахимаса они тоже вряд ли видели, потому что ступени лестницы были в густой тени.

«Один из вас убит! – раздался голос Лазаря Медведева. – Кто, Хасан или Ахимас?»

Ахимас прицелился на голос, но стрелять не стал – не любил промахиваться.

«Хасан, это был Хасан, – уверенно крикнул выкрест. – Вы, господин Вельде, фигурой постройнее. Выходите, молодой человек. Вам некуда деться. Известно ли вам, что такое электричество? Когда открывается дверь хранилища, у меня в спальне срабатывает сигнал. Нас здесь четверо – я и трое моих вояк. А четвертого я послал за приставом. Выходите, не будем тянуть время! Час-то поздний!»

Они пальнули еще раз – видимо, для острастки. Пули защелкали по каменным стенам.

Евгения шепнула сзади: «Я выйду. Темно, я в бурке, они не поймут. Решат, что это ты. Они выйдут из укрытия, и ты их всех застрелишь».

Ахимас обдумал ее предложение. Теперь можно было бы взять Евгению с собой – одна лошадь освободилась. Жалко только, до рощи не добраться. «Нет, – сказал он. – Они слишком меня боятся и сразу станут стрелять».

«Не станут, – ответила Евгения. – Я высоко подниму руки».

Она легко переступила через лежащего Ахимаса и вышла во двор, раскинув руки в стороны, словно боялась потерять равновесие. Прошла шагов пять, и нестройно грянули выстрелы.

Евгению откинуло назад. К неподвижному телу с темной галереи осторожно спустились четыре тени. Я был прав, подумал Ахимас, они стали стрелять. И убил всех четверых.

В последующие годы он редко вспоминал о Евгении. Только если случайно что-нибудь напомнит. Или во сне.

В тридцать лет Ахимас Вельде любил играть на рулетке. Дело было не в деньгах, деньги он зарабатывал другим способом – много, гораздо больше, чем мог истратить. Ему нравилось побеждать слепой случай и властвовать над стихией цифр. Уютно потрескивающий штурвал рулеточного колеса, сверкая металлом и полированным красным деревом, вращался по собственным, казалось бы, ему одному ведомым законам, но правильный расчет, выдержка и контроль над эмоциями срабатывали здесь точно так же, как во всех прочих известных Ахимасу ситуациях, а стало быть, закон был все тот же, знакомый с детства. Единство жизни при бесконечном многообразии ее форм – вот главное, что занимало Ахимаса. Каждое новое подтверждение этой истины заставляло его ровно бьющееся сердце чуть-чуть убыстрять ритм.

В его жизни выпадали продолжительные периоды праздности, когда нужно было себя чем-то занять. Отличное изобретение сделали англичане, оно называлось hobby. У Ахимаса таких hobby было два: рулетка и женщины. Женщин он предпочитал самых лучших, самых настоящих – профессиональных женщин . Они были нетребовательны и предсказуемы, понимали, что есть правила, которые следует соблюдать. Женщины тоже были бесконечно разнообразны, оставаясь при этом единой, неизменной Женщиной. Ахимас заказывал в парижском агентстве самых дорогих – обычно на месяц. Если попадалась очень хорошая, продлевал контракт еще на один срок, но никогда дольше – такое у него было правило.

Последние два года он жил на немецком курорте Рулетенбург, потому что здесь, в самом веселом городе Европы, оба его hobby осуществлялись без труда. Рулетенбург был похож на Соленоводск – тоже минеральные источники, тоже ленивые, праздные толпы, где никто никого не знает и никем не интересуется. Не хватало только гор, но общее впечатление временности, сиюминутности, не настоящести было точно такое же. Ахимасу казалось, что курорт – это аккуратный, чистенький макет жизни, исполненный в масштабе 1:500 или 1:1000. Человек живет на свете пятьсот месяцев, а если повезет, то тысячу, в Рулетенбург же приезжали на месяц. То есть существование курортного жителя длилось в среднем тридцать дней – именно с такой периодичностью сменялись здесь поколения. В этот срок умещалось всё – радость приезда, привыкание, первые признаки скуки, грусть по поводу возвращения в другой, большой мир. Здесь были коротенькие романы, бурные, но маленькие страсти, были свои мимолетные знаменитости и недолговечные сенсации. Сам же Ахимас был постоянным зрителем этого кукольного театра. Он установил себе собственный срок существования, не такой, как у всех остальных.

Жил он в одном из лучших номеров отеля «Кайзер», где останавливались индийские набобы, американские золотопромышленники и русские великие князья, путешествующие инкогнито. Посредники знали, где его найти. Когда Ахимас брал заказ, номер оставался за ним, и иногда пустовал неделями, а то и месяцами – в зависимости от сложности дела.

Жизнь была приятной. Периоды напряжения перемежались периодами отдыха, когда глаз радовало зеленое сукно, слух – мерный перестук рулеточного колеса. Вокруг кипели концентрированные масштабом времени страсти: солидные господа бледнели и краснели, дамы падали в обморок, кто-то трясущимися руками вытряхивал из бумажника последний золотой. Наблюдать за этим захватывающим спектаклем Ахимасу не надоедало. Сам он не проигрывал никогда, потому что у него была Система.

Система была настолько проста и очевидна, что поразительно, как ею не пользовались другие. Им просто не хватало терпения, выдержки, умения контролировать эмоции – всего того, что у Ахимаса имелось в избытке. Надо было всего лишь ставить на один и тот же сектор, постоянно удваивая ставку. Если у тебя денег много, рано или поздно вернешь все, что проиграл и сколько-то выиграешь. Вот и весь секрет. Только ставить нужно не на одиночное число, а на большой сектор. Ахимас обычно предпочитал треть.

Он шел к столу, где играли без ограничения ставок, ждал, пока выигрыш обойдет какую-нибудь из третей шесть раз кряду, и тогда начинал игру. На первый раз ставил золотой. Если треть не выпадала, ставил на нее два золотых, потом четыре, потом восемь, и так до тех пор, пока шарик не попадал туда, куда должно. Поднимать ставку Ахимас мог до каких угодно высот – денег хватало. Один раз, перед последним Рождеством, вторая треть, на которую он ставил, не выпадала двадцать два раза – шесть подготовительных бросков и шестнадцать под ставку. Но Ахимас не сомневался в успехе, ибо каждая неудача увеличивала шансы.