Юлия Алева - Пыль и бисер

За ужином Рябинкин был в ударе: сиял, острил, даже со мной хором спел. Я еще хорошо помнила саундтрек к «Петербургским тайнам», а он увлекался стихами Баратынского.

Играли в фанты, смеялись — как нормальная семья. В отсутствии телевизора и интернета есть определенные преимущества.

Утром заявился Катусов с тенями под глазами. Видимо не спал, думу думал.

— Ксения Александровна, я имею честь пригласить Вас в театр.

Бог мой, только не в этот клуб художественной самодеятельности, где все так активно переигрывают, а примадонна — курпулентная дама постбальзаковских лет увлеклась ролью маленькой девочки.

— Дмитрий Денисович, разве у нас случилась премьера?

— Очень-очень трогательная постановка господина Островского. — Он требовательно смотрел на меня.

Вот даже в двадцать первом веке в доме повешенного не принято говорить о веревках. А тут меня носом тычут в мое бесприданничество и проституцию с богатым купцом. Хамство это.

— Боюсь, трагедий в жизни и так достаточно, чтобы их со сцены смотреть. Когда «Сон в летнюю ночь» Шекспира поставят — я с удовольствием потрачу на них свое время, Дмитрий Денисович. — Я порылась в конторке и извлекла одолженную книгу. — И благодарю за чтение.

Гость принял том назад и поинтересовался моим мнением.

— Мне лично ни один из персонажей, на которых опирается автор, особенно-то и не понравился. Ну девочку, жаль, конечно. И жену тоже. Но та, бедняжка, вообще оказалась пострадавшей.

— Но как же?! — аж подпрыгнул чиновник. — Иванов тонко чувствующий рутину жизни человек… А доктор Львов…

— Доктор Львов полез не в свое дело, а главный герой поступил со всеми плохо.

— Вы еще слишком молоды, Ксения Александровна. Мужские переживания Вам непонятны.

— Вот об этом я и говорю. — я свернула разговор на природу и погоду.

Катусов помаялся-помаялся, да и ушел, раздраженный суетой в лавке. Мы готовили конкурс фигурной выпечки, было совершенно не до гостей. А тут вообще раздражают философствующие бездельники. У них страна через считанные годы рассыпаться начнет, а они так и будут искать высший смысл в невнятных телодвижениях.

Цветов больше не приносили.

День, другой, третий — мои букеты уже заметно подвяли, господина поручика на горизонте не появлялось, зато Катусов зачастил в компании с Рябинкиным и газетчиком Тимохиным. После очередной вечеринки с уже дежурным пением, пока я пошла на кухню заварить новую порцию чая, он подкрался ко мне в коридоре и жарко забормотал подлинную чушь.

— Ксения Александровна, такая женщина, как Вы не должна прозябать в подобных условиях. Фрол Матвеевич не женится на Вас, Вы же понимаете… Да и после такого ровня Вас не примет… Неужели быть на содержании ограниченного малограмотного купчишки лучше, чем строить светлое будущее с честным достойным человеком, желающим Вашего спасения? Я готов забыть об обстоятельствах Вашей жизни ради нашего счастья. Наша любовь, свободная от этих мещанских условностей…

За время этого монолога он успел опуститься на колени и прижаться к моей ммм… Куда неприлично, короче говоря. Но и по морде в такой сцене не схлопочешь, умно поступил.

Я аккуратно опустила чайник на балюстраду и поступила так, как не пристало поступать не только скромной дворянской дочери, но и благополучной купеческой содержанке — резко приподняла сжатую в колене ногу и пока мой поклонник ловил ртом воздух, прихватила его за ухо.

— Купчишка, говоришь, малограмотный? — я шипела, методично проворачивая руку вокруг своей оси. — Да ты его ногтя не стоишь, тебе под этой крышей находиться не стыдно, спасатель недоделанный?

С тонким писком поклонник отправился считать ступеньки, а я подняла глаза. В дверном проеме молча стоял Фрол.

— Ой, Фрол Матвеевич, что делается!!!! — фальшиво заверещала я, бросаясь на шею хозяину. — Убился же!!!!

Остальные резво выбежали из гостиной, ощупали пострадавшего, вызвали ему доктора.

— Несчастье какое!

— Жив, жив!!! — вот же, досада.

— Да как же так вышло-то?

Все суетились, приехавший доктор диагностировал перелом левой руки, вывих лодыжки, сотрясение мозга и разрыв ушного хряща. Вот эта травма его заинтересовала куда сильнее, но загадку прояснить не удалось.

Я не сразу поняла, что держу Фрола за руку, как, впрочем, и он не спешил одергивать ладонь.

Друзья уволокли жертву верхней ступеньки, а мы остались наедине. Фрол помог мне убрать со стола, шумно дыша.

— Фрол Матвеевич, я, пожалуй, пока воздержусь от посиделок с господином Катусовым. — максимально нейтрально проговорила я.

— Пожалуй, господин Катусов не появится у нас более. — хрипло согласился он.

— А Антон Семенович не будет против?

— Не будет.

Я вздохнула без особой грусти.

— У Вас не будет проблем из-за этого… инцидента? — осторожно полюбопытствовала я в конце. Все же вряд ли Катусов заявит на меня в полицию, но я еще не очень сильна в тутошней юриспруденции.

— Нет, Ксения Александровна, чего-чего, а проблем не будет… — он придвинул к стене последнее болтавшееся посреди комнаты кресло. — Вы только не переживайте. И это…. Хорошая Вы…

И быстро ушел к себе.

— Ксения Ляксандровна, а что, букеты больше не носят? — прицепился с утра Авдей, явно наущаемый приятелем.

— Старые еще не все выкинули. — вяло огрызалась я.

— Ксения Ляксандровна, а, Ксения Ляксандровна, а правда у нас в лавке вчера человек убился?

— А ну-ка прочь пошел. — раздача подзатыльников от шефа случалась редко, но щедро.

— Неправда, Авдюша. — я много писала с утра и теперь разминала пальцы. — Если бы убился, я б его на заднем дворе прикопала. А так там чисто.

— Да ладно! — и подросток рванул за черный ход. Ужасающая наивность. Ну как такому в торговлю?

Приходил на обед Рябинкин, шумно сочувствовал Катусову и все выспрашивал, как же сравнительно трезвый приятель так удачно навернулся. Я отговаривалась своим испугом и девичьей беспамятностью, в которые не поверили даже сами собеседники. К вечеру выяснилось, что нашу трогательную беседу подслушала Фёкла, обсудила с Никитишной, что не прошло мимо мальчишек и теперь я в доме считалась маленьким героем.

А у героев всегда имеются последователи. Это выяснилось, когда наутро к нам заглянул городовой, сообщивший что ночью неизвестные лица расколотили аккурат все окна в квартирке Катусова.

— И Вы, Архип Никифорович, всерьез полагаете, что это я под покровом ночи кралась по улицам с кирпичом в сумочке? — холодно уточнила я.

— Нет-нет, барышня, как можно…. - стушевался долговязый и донельзя флегматичный бородач лет тридцати пяти.