Юлия Алева - Пыль и бисер

Сразу из церкви мы отправляемся на вокзал, где мои сундуки уже упаковали в багажное отделение. В чемодане только самое ценное — расшитая сумочка с поредевшим багажом путешественника во времени, дорожное платье, иконы.

Обманутая в лучших ожиданиях (не было на Российских железных дорогах тех киношных вагонов, где из каждого купе выход на перрон) я устраиваюсь поудобнее на диванчике.

Вот ты, Ксюха, и вышла замуж. По-настоящему, перед Богом и людьми.

Поезд тронулся и мы остались в купе вдвоем.

— Я так счастлив, моя милая, — прошептал мне в затылок муж и обнял. Я прижалась к нему и ждала продолжения, которое почему-то не следовало.

Вот уже и проводник застелил постели, мы отужинали.

— Тебе помочь?

Конечно-конечно… Есть столько вещей, в которых мне не помешает помощь! Он осторожно расстегнул мое платье, помог снять его, потом корсет, еще раз поцеловал и уложил в постель.

А сам лег на соседнюю!

Ошеломленная, я полночи созерцала потолок, и задремала, когда за окнами уже серело. Ну может у человека комплексы перед общественными местами.

Утром муж был бодр и весел, а жена озадачена.

Поездка проходила мило и трогательно. Петя оказался в высшей степени предупредительным кавалером, немного застенчивым, но хамства в жизни хватает. Он неплохо рисовал и уже успел сотворить несколько эскизов спящей жены. Неужели эта пьяная медведица может казаться милой, но он же не врал.

В Москву мы приехали поздним вечером и отправились в гостиницу — небогатую, но чистую. Мои сундуки за одним исключением малой скоростью шли в Самару, так что вещей было не очень много. Поужинали и отправились гулять. То есть Петя показывал мне Кремль и другие достопримечательности, а я искренне изумлялась, потому что несмотря на две-три недели в году, которые я раньше проводила в столице в командировках, ждало меня множество открытий.

Москва — маленькая. То есть не маленькая совсем, но низкорослая. С холмов видно горизонт, ничто не заслоняет виды, и высоток нет. Шокирующее открытие, ничего не скажешь. Заодно и многого другого нет, а особенно изумляют узкие улочки. Я, конечно, знала, что был в истории столицы период, когда передвигали дома, но никто не сказал, какими узкими улицы были до этого. А Кремль — бежевый. То есть в обозримом прошлом — Петя утверждает, что он даже застал это время — его белили, а теперь он немного облезает, но все равно воздушнее, чем терракота.

Петя гулял в мундире, я — в прогулочном платье — как с открытки из прошлого про наивную гимназистку. И невинную до сих пор. Как-то раньше этот вопрос решался проще.

Вернулись глубоко за полночь, радостные… Вообще, пребывание рядом с Петей вызывает у меня какую-то эйфорию, хочется смеяться, быть милой, наивной и трогательной. Я такой лет с пятнадцати не была, а тут вот привалило.

В гостинице у нас была общая постель, в которой муж обнял меня сзади, зарылся лицом в волосы и заснул. Я пошевелилась. Нужными частями тела пошевелила. Нет реакции. Дождалась пока дыхание станет глубоким, спокойным и начала ласкать его — нет реакции. Сердце билось, а вот в другие места кровь не доносило.

Неужели правду говорил? Я полагала, что проблема в бесплодии и в общем-то не особо стремилась к размножению… Но чтобы так…

Перед визитом к милым родичам Петенька настоял на заказе новой одежды. Я и сама понимаю, что выгляжу бесконечно провинциально в своем скудном гардеробе, но если вспомнить, с чего я начинала…

Мы оказались на Кузнецком мосту — теперь понятно, отчего его называли самой модной улицей — лавки и салоны одежды теснили друг друга, заманивая в свои недра. Платья мне выбрали скромные, но милые — желтое, розовое, мятное. Все такое летнее-летнее, нежное-нежное.

До окончательной подгонки нужно было подождать пару дней, которые мы посвятили прогулкам. Все-таки мой восторг от отсутствия автомобильных пробок в столице был несколько преувеличенным — конный транспорт процветал. Но до чего все было живописно — городовые с бляхами, крестьяне в музейных почти нарядах, горожане…

— Ты так смотришь на все. — нежно произнес муж.

— Как восторженная провинциалка? — рассмеялась я.

— Нет. Просто ни разу не видел такого восторга от всего. Словно каждая мелочь для тебя — чудо.

Он проницательнее, чем я привыкла думать.

— Рядом с тобой — так и есть. — я чмокнула его в кончик носа.

А перед отъездом мы напились. То есть начиналось все вполне пристойно — утром Петя в глубокой задумчивости чистил оружие.

— Ксюшенька, я тебя оставлю ненадолго. У меня тут дело одно есть.

— Какое? — удивилась я. До сей поры мы разве что в туалет поврозь ходили, и Петя оказался первым человеком в обеих моих жизнях, который не напрягал такой близостью.

— Я бы хотел навестить могилу маменьки.

— Ты против моего присутствия? — удивилась я.

— Нет, но… Кладбище же… — смущенно залепетал муж.

Вот кладбище Симонова монастыря всегда ускользало от моего внимания, да и сохранилось ли оно в двадцать первом веке? Небось очередной бизнес-центр теперь тут. До чего же пафосно! Высокие памятники, изумительно выполненные скульптурные группы. Все так торжественно, что хочется кланяться каждому надгробию. А у моего мужа небедствующая родня — свекровь погребена в фамильном склепе размером с небольшой коттедж. Я принесла букетик цветов, Петя о чем-то шептал, стоя на коленях. Мы очень странная, но до того трогательная семья, что я сама не могу поверить в реальность происходящего.

Мы вернулись в несколько подавленном настроении — задумчивость Пети перешла и на меня.

— Может быть, выпить хочешь? — осторожно спросила я.

— Что? — встрепенулся он.

— Вина?

— Пожалуй, да. — согласился он и я отправила коридорного за тремя бутылками.

Потом еще отправляла пару раз, потому что у нас приключился день откровений.

— Маму я плохо помню — она много болела и жила здесь, в московском доме, а отец возил меня с собой. Но когда умерла, то о ней вообще перестали говорить. Поначалу я придумал, что это от большой любви… — Петя говорил лихорадочно, стремясь высказать все сразу, накопившееся за долгие годы. — А потом в разговоре с родственником, он обронил «Она из хорошего принесла мне только приданное и имя». Понимаешь, он никогда ее не любил. И никто ее не любил — даже замуж выдали по сговору… Отец жесткий, я для него не самая большая гордость. Вот если бы герой, вот если бы драгун, вот если бы чиновник…

Еще парочка бутылок.

— Я в армию пошел Отечеству служить, а не карьеру строить… А тут это испытание… Там непонятно было, что с пушкой не так…Двоих убило, Семенова и Артишевича, а нас семерых ранило… Меня-то еще ничего…