Арина Веста - Хазарская охота

– Несомненно! – подтвердил Колодяжный.

С этой минуты Глеб потерял интерес к разговору. Он вытянулся на туристическом коврике, подложив руки под голову. Из небесной глубины на него кротко и внимательно смотрели звезды, они помнили все, что когда-либо было в этих горах, сейчас они слушали цветистый рассказ Колодяжного:

– Под мощным воздействием иудейской Хазарии Русь разваливалась на глазах, превращаясь в вассала каганата. Она была вынуждена не только платить ему дань, но и воевать за его интересы, совершенно чуждые славянам. «Победа или Смерть!» – иного пути у Руси не было, когда в 975 году новой эры Святослав двинулся на каганат. Торговая столица Итиль-Хамлидж, цветущие города побережья и каменные крепости Хазарии были разрушены столь яростно, что очевидцы были уверены: на Хазарию пал гнев северных богов. Тысячу лет назад историческая Хазария исчезла с мировых карт, но она все еще наносит удары. Черная, белая, желтая, красная, электронная – она меняет цвета и маски, но всегда остается тем, что она есть, и война продолжается, и люди гибнут как на войне!

У костра стало тихо, археологи пили не чокаясь. Пламя с хрустом пожирало валежник, и Глеб забылся, завороженно глядя в огонь. В пламени оживала его сокровенная память, и он становился тем, кем был всегда, и сто и тысячу лет назад. Русские воевали здесь с перерывами уже тысячу лет, когда разбуженные народы мерились силами и в буйных набегах делили земли. Тогда его предок вот так же смотрел в костер и грезил добычей и новыми походами за край земли. И даже породой Глеб пошел в того далекого, легкого на подъем ратника; был собран сухо и ладно, ничего лишнего – как боевое оружие, и лицо было отмечено неяркой, но чистокровной красотой.

На рассвете несколько дощатых ящиков загрузили в салон УАЗа, в их недрах уместились все находки этого сезона. На выезде из ущелья дорогу перегородили белые «жигули» и старенький микроавтобус, до отказа набитый мужиками из местного ополчения. К остановившемуся уазику вразвалку подошел смуглый бородач в камуфляже. На переговоры с местным неформальным лидером делегировали Колодяжного, Глеб встал поодаль, перевесив автомат на грудь.

– Вы осквернили могилы наших предков. Мы хотим знать, что вы везете, – размеренно и спокойно говорил бородач, точно разучивал речь.

– Могил мы не оскверняли, копали гораздо выше старого кладбища, – в тон ему ответил Колодяжный. – Можешь убедиться: в ящиках только фрагменты древней керамики и небольшой клад арабских монет. Мы нашли его в фундаменте крепости. Тысячу лет назад здесь стояла сторожевая вежа.

– Ее строили наши отцы? – спросил бородач.

– А вот это еще надо доказать. Но если это так, то древность твоего рода никак не меньше тысячи лет, и в этом смысле ты – настоящий князь. Ты получишь документ, подтверждающий возраст наших находок, и сможешь приехать в наш музей, как почетный гость.

Бородач задумчиво гладил бороду.

– Зачем армию вызывал? – он оглянулся на неподвижно стоящего автоматчика. – Приезжайте еще, мы сами будет вас охранять.

Москва, Кремль. Декабрь 1994 года

30 декабря, ближе к вечеру в небе над Кремлевскими холмами появилось черное облако. Темная косматая туча прошла сквозь фабричные дымы и рев кольцевой автодороги, пронеслась над заснеженными спальными кварталами, над суетой предновогодних улиц, перелетела через теплую мазутную реку и словно зацепилась за золотые купола.

В небе над Красной площадью она свернулась в огромную воронку и внезапно рассыпалась на тысячи черных галдящих птиц. Вороны с бранчливым клекотом садились на гребни крыш и дворцов, на вылизанную ветром брусчатку Соборной площади. Куранты пробили четыре часа пополудни, и стая взметнулась в хмурое небо, но не улетела. Птиц дразнил золотой блеск, и стайный инстинкт неудержимо влек их к Красной Голгофе.

У Московского Кремля были свои неписаные легенды. Согласно одной из них все, что случалось в эти последние в старом году дни, имело силу знамения. Такое нашествие вороньих стай бывало на Руси, когда некий царь, окруженный мздоимцами, лживой челядью и лукавыми чернокнижниками, затевал гиблый поход, случалось и ранее, когда хмельные от крови опричники жгли посады. Менялись цари и правители, но сила знамения сохранялась. Так в первую январскую ночь 1993 года на Кремлевские ели вместо снега лег черный горючий пепел.

Из окон Большого Кремлевского Дворца Президент с неудовольствием наблюдал воронье нашествие. Птицы дрались, сорили перьями, роняли слизь на золоченые маковки церквей и на лакированную броню автомашин и по-хозяйски мерили шагами Красную площадь.

В тот день традиционный предновогодний прием в кабинете у Главного затянулся допоздна. Министр обороны, Стратиг, как звали его в Кремле, игнорируя общеизвестную народную кличку, оказался последним, и Главный принимал его уже по-домашнему, в рубашке с расстегнутым воротом и теплых стариковских тапочках. За окном бесновались черные птицы, они на лету заглядывали в окна дворца, словно где-то внутри, за ампирными завитками, за желтой штукатуркой стен, тлел огромный мертвец, и падальщики издали чуяли его запах. В кабинете резко стемнело.

На столе среди початой снеди, бутылок и пепельниц красовались подарки: карликовая елочка-бонсай, ханукальные свечи в золотом подсвечнике, антикварная библия, сабля, исписанная арабской вязью, новогодние талисманы и драгоценные безделушки.

– Садись, Паша, – Президент ударил рукой по спинке золоченого кресла.

Президентский секретарь, высокий, хищно-поджарый, с непроницаемым взором служащего ритуальных VIP-услуг, сделал быстрое точное движение над столом, намериваясь на четверть налить бокалы, но Президент остановил его руку, взял со стола запотевшую бутыль «Легенды Кремля» и, подрагивая ладонью, налил сам, пока водка не выгнулась упругим куполом над краями стопки.

– С днем рождения тебя, Паша! – Расплескивая водку, Президент пошарил по столу и протянул приготовленный подарок.

Это был золотой сувенир – старинные настольные на малахитовом основании часы с заводной птицей на крышке: то ли петух, то ли фазан… Хвост и хохолок играли самоцветами, а рубиновые глазки пламенели злостью.

Президент лукаво улыбнулся и утопил пальцем сапфировую кнопку в корпусе часов.

Птица на часах вздрогнула и повернула головку, раскрыла алмазный клюв и выставила алый подрагивающий язычок. В золотой грудке родился скрип, похожий не то на кладбищенский грай, не то на грачиный гвалт на городской свалке. Стрелка передвинулась на одно деление, золотой петушок замолчал.

Министр бережно принял «часы с птичкой» из рук Президента.