Андрей Добров - Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

— Иди… э-э-э… позанимайся чем-нибудь, только ничего не трогай, оставь нас, — приказал Горн и, когда малый ушел, продолжил: — Это интересно, знаете. Интересно, конечно, не совсем уместное слово, потому что любая смерть — ужасна, а здесь, — он обвел взглядом стеклянные горки с духами, — мы трудимся на благо жизни и здоровья наших клиенток… э-э-э… и клиентов, без сомнения, но с точки зрения прикладной науки смерть Столярова была именно что интересной. Видите ли, его отравили…

— Морфином, — кивнул я.

Горн удивленно посмотрел на меня:

— Знаете?

— Да.

Он уважительно покивал головой:

— Его отравили морфином. Я понял это сразу. Сначала судороги, рвота — но коротко. Резкая сонливость — фактически наркоз. Потом — кома. И — паралич дыхательного центра. Как только он свалился со стула, я бросился к нему. И меня поразило — конечности будто ледяные! Лоб холодный! Бледность — он был одного цвета со скатертью! Я не мог нащупать пульс. Открыл веки — зрачок ушел в точку!

— Неужели ничего нельзя было сделать? — спросил я.

Аптекарь немного помолчал, а потом ответил:

— Как минимум — промывание желудка. Хотя и это вряд ли… Морфин быстро впитывается.

— Скажите, а тяжело достать в Москве чистый морфин?

— Безусловно, это непросто. В растворе — да. Для инъекций.

— Можно как-то извлечь чистый морфин из раствора?

Аптекарь откинулся на спинку стула и посмотрел на меня:

— Нет. Это невозможно.

Я вспомнил, как доктор Зиновьев, говоря про морфин, особо отмечал, что он растворяется в воде и поэтому приходится собирать образцы человеческих органов.

— Да, конечно, — кивнул я, — извините. Можете продолжать.

Аптекарь прищурился и посмотрел на меня скептически:

— Что вам известно о растительных ядах?

— Немного, — соврал я. — Почти ничего.

Горн потрогал чуть дрожащими кончиками пальцев свою чашку, вероятно проверяя, насколько остыл чай.

— Вот, прекрасный цейлонский чай с мятой, — сказал он. — Вам нравится чай, господин Гиляровский?

— Предпочитаю что покрепче, но не откажусь и от хорошего чая, — ответил я.

Аптекарь кивнул:

— Знаете ли вы, что чайные листья содержат алкалоид теин? В малых дозах — а мы пьем его именно в малых дозах — он тонизирует организм, проясняет мысли, укрепляет тело. Но если я возьму достаточное количество чайных листьев и выделю из него крохотную каплю чистого теина и помещу его в вашу чашку, то вы после нескольких глотков умрете в мучениях?

Я поставил свою чашку обратно на блюдце.

— Правда?

— Да. — Горн потянулся к носу, вероятно, чтобы почесать переносицу, но в последний момент отдернул руку. Вероятно опасаясь стереть пудру.

— Но если вы отравились морфином, то правильно будет выпить очень крепкого чаю — как можно больше. Теин вступает в реакцию с морфином и… кстати, не только с ним. Получаются дубильные соли, которые плохо всасываются желудочно-кишечным трактом. Удивительно — да? Каждый по отдельности является ядом, но, соединенные вместе, они становятся не так опасны. Это, кстати, касается не только алкалоидов. Вы знаете, что малина разлагает цианистый калий?

— Нет.

— Если вас будут травить цианистым калием, ешьте малину. Но продолжим. Вы курите?

— Нет, но я нюхаю табак.

— А! — криво улыбнулся Горн. — И уж наверняка знаете о том, что в листьях табака содержится алкалоид никотин.

— Но пока никто от табака не умер! — возразил я.

— Ошибаетесь, — покачал головой Горн. — Известно несколько случаев смертельных отравлений никотином. Умышленных отравлений!

Я нащупал в кармане отцовскую табакерку.

— Так и жить не захочется! Но если эти алкалоиды так ядовиты — почему растения спокойно могут жить, пропитанные ими? Почему они не гибнут?

— Все дело в концентрации, — ответил аптекарь. — Пейте чай, а то совсем остынет!

— После ваших слов что-то совсем не хочется чаю, — пробормотал я. Но чтобы не показать, будто испугался, я взял чашку и осушил ее одним глотком.

— Ну как? — усмехнулся Горн. — Живы?

— Жив.

Сам он к чаю так и не притронулся, вероятно, пальцы его все еще сильно дрожали.

— Все дело в концентрации. Алкалоиды — удивительные органические вещества, — продолжил он, вновь отдергивая руку от лица, которое, наверное, начинало зудеть под пудрой. — Я бы сказал, они заменяют растению нервную систему. Рост, цветение, увядание — все это контролируется изменением концентрации алкалоида в растении.

Я задумался.

— То есть когда ромашка зацветает, это значит, что в ней скопилось много алкалоида?

— Грубо говоря — да. — Горн предупредительно кивнул. — Только не спрашивайте меня, как ромашка узнает, когда ей цвести. Она сама этого не знает, конечно, просто солнечный свет в результате фотосинтеза активирует процессы выделения определенных веществ, в том числе и алкалоидов.

— В ромашке? — спросил я подозрительно. — Ромашка ядовита?

— Не так, как ландыш, — кивнул Горн. — Но все растения и ядовиты, и целебны одновременно. Я уже сказал, все зависит от концентрации. Еще чаю?

— Хватит, — ответил я. — И все-таки, вы можете сказать, много ли людей в Москве способны выделить чистый морфин?

Горн пожал плечами.

— Аптекари? — спросил я.

Горн холодно посмотрел на меня:

— Это намек?

— Это вопрос.

— Нет, конечно. Аптекарское дело относится не только к медицине, но и к торговле. Вы думаете, я или кто-то из моих коллег будем рисковать коммерцией ради продажи яда отравителям? — Он поставил свою чашку. — Простите, господин Гиляровский, но как раз из-за коммерции мне придется снова открыть аптеку. Вы позволите?..

— Да, конечно. — Я встал, ожидая, что Горн начнет прощаться, но он медлил, не вставая с кресла.

— Так странно, — сказал он наконец.

— Что? — спросил я.

— Да нет, ерунда.

— Павел Иванович. — Я снова сел, показывая, что не уйду, пока не узнаю решительно все. — Любая мелочь может оказаться важной. Что вы сейчас вспомнили?

— Правда, это ерунда и не имеет никакого отношения к произошедшему.

— Павел Иванович!

Горн поморщился:

— Лет десять назад мы в клубе разыграли одну шутку. Право, вполне невинную. Столяров в ней тоже участвовал.

— Что за шутка?

— Как вам объяснить… дуэль. Но — необычная. В классическом стиле.

— На шпагах? — спросил я.

— Нет! Четыре человека и перед каждым — чаша с вином. Но только в одной из этих чаш — яд.

— Настоящий? — удивился я.

— Нет, — поморщился Горн. — На самом деле там не было никакого яда. Обыкновенное слабительное. Так что проигравшему ничего не грозило. Ну… это наша «Чаша Сократа». Только у Сократа в чаше была цикута, а у нас — слабый раствор рициновой кислоты с сахаром. Господи, это была просто касторка, только чуть в другой форме!