Юлия Алейникова - Тайное сокровище Айвазовского

Никита тяжело вздохнул и попробовал подняться. Слегка мутило, но за сутки лежания стало все-таки гораздо лучше.

Осторожно, по стеночке отправился в соседнюю комнату. Что ей сказать? Поделиться собственными переживаниями? Посочувствовать? Подбодрить? Перед глазами стояла сердитая Маша, глядящая на него с укоризной, словно это он, Никита, а не дед посмел обвинить ее бабушку в убийстве. А вдруг наговорит гадостей или вообще выставит на улицу? Да нет, это все мелочи. А вот если ей сейчас видеть других тошно, особенно его?

Он уже собрался вернуться на диван, когда услышал тихий всхлип. Этого терпеть он никак не мог. Всю жизнь не переносил женских слез, потому и научился виртуозно обходиться с женщинами. Никита приоткрыл дверь.

Маша сидела на кушетке спиной к двери, обняв колени, и едва заметно вздрагивала. Перед ней лежал раскрытый фотоальбом.

Как, должно быть, страшно ей жить на свете. Совершенно одна — ни родителей, ни братьев, ни сестер, ни мужа, ни ребенка. Вообще никого. Ей даже пожаловаться некому, не с кем поделиться, не к кому обратиться за помощью и поддержкой.

Заболела, потеряла работу, бросил любимый — и никого рядом! На Никиту накатила такая волна жалости, что он чуть не задохнулся. Ему ужасно, до боли захотелось защитить ее, утешить. Сказать, что она всегда может на него рассчитывать, что бы ни случилось, что теперь она не одна. В конце концов, он перед ней в долгу. Точнее, его дед, а теперь, значит, по наследству он.

Он вошел в комнату, сел рядом с Машей на кушетку и решительно ее обнял.

— Ты что? — Она отшатнулась и поспешно вытерла глаза.

— Ничего. Просто хочу, чтобы ты знала — я теперь с тобой. Всегда. Не дам в обиду и вообще. — Слова звучали глупо, как-то фальшиво. Никита снова смутился.

Маша смотрела на него настороженно, с холодным недоумением.

И тогда, чтобы выйти из неловкой ситуации, он взял и поцеловал ее.

Что он делает? Что она делает? Она что, с ума сошла от одиночества? Остановиться. Немедленно! Зачем она отвечает на поцелуй? Оттолкнуть и выгнать вон.

Она все больше растворялась в поцелуе. Так тепло, уютно и надежно ей давно уже не было. Хотелось плыть на этих жарких убаюкивающих волнах все дальше и дальше, и будь что будет.

И неизвестно, как далеко бы они уплыли, если бы Никита не был так слаб. Федор как в воду глядел, когда сказал, что домогательств Маше опасаться нечего. Она улыбнулась этим словам, тихонько лежа под мышкой у спящего Никиты.

Он беззаботно сопел, прижав к себе Машу, а вот ей не спалось. Как им теперь быть? Что будет утром? Как себя вести — как будто ничего не было, а ведь это так и есть, или понимать сегодняшний поцелуй как начало романа?

Ужасно хотелось с кем-нибудь посоветоваться. Но, во-первых, среди ночи это в принципе невозможно, а во-вторых, не с кем ей советоваться. Нет у нее таких близких задушевных подруг. Разве что с Федькой. От этой идеи Маша едва не прыснула. Пусть, в самом деле, Никита решает, он начал, ему теперь и выкручиваться. Беспокойство ушло, и она заснула безмятежным сном.

Никита проснулся в прекрасном настроении. Голова не кружилась, не болела, вот только рука немного онемела.

Он открыл глаза, повернул голову глянуть, что давит на руку, и сладкую утреннюю истому как ветром сдуло. Когда первый приступ страха прошел, он еще раз взглянул на спящую Машу. Лицо ее было безмятежно, спала она тихо, как ребенок, даже дыхания не было слышно, и Никита вновь испытал приступ нежности. Значит, вчера он не ошибся. Поступил верно, по зову сердца. А раз так, то паниковать не из-за чего, все идет своим чередом. К чему приведет — пока не ясно, но чему быть, того не миновать.

Главное, что по морде ему вчера не дали и за дверь не выставили. Он нежно поцеловал Машу в лоб. Хотелось завтракать, а сам он был не в том состоянии, чтобы топать на кухню.

— Тебе уже лучше, а мне на работу надо, — сидя напротив Никиты с тарелкой, улыбалась Маша.

Он все еще не вставал и даже завтракал лежа на диване, с подносом, поставленным на грудь.

— Иди, конечно, только будь поосторожнее с этой, как ее…? Которая меня сковородой огрела.

— Ирина Кондратьевна, — подсказала Маша. — Не волнуйся. Она не разбойница с большой дороги, а просто старая жадная дура. То, что она дура, я догадывалась и раньше, а вот то, что такая жадная, даже и не предполагала. Ладно, я пошла. Сухой паек оставляю у дивана, если что — звони.

Как ни странно, утро прошло легко и чудесно. Никита разбудил ее поцелуем, не приставал, но и не шарахался, и все было легко и естественно. И настроение у Маши было превосходным. А что касается бабушки, так мало ли что там Митя в своих дневниках нацарапал. К реальной жизни его фантазии не имеют никакого отношения, а значит, и расстраиваться не из-за чего. И Маша поспешила на работу.

— Добрый день! — с порога поздоровалась Маша с коллегами.

— Мария, как ваш раненый? — заходя вслед за ней, поинтересовалась Татьяна Константиновна.

— Спасибо, лучше. — Маша прошла на середину общей комнаты и обратилась ко всем присутствующим. — Представляете, удалось выяснить, кто на него напал. Валерий Мережко, сын Ирины Кондратьевны.

Пожилая дама вытаращила на Машу круглые блеклые глаза и застыла.

— Зачем же вы так, Ирина Кондратьевна? Ведь человек серьезно пострадал. Вот лежит сейчас на диване и думает, подавать на вас заявление в полицию или нет.

Маша говорила громко, уверенно, чтобы все слышали.

Ирина Кондратьевна покрывалась красными пятнами и молча хлопала глазами. Наконец она ожила.

— Машенька, — растягивая губы в дрожащей улыбке, выдавила она. — Что вы такое говорите, какое нападение? И при чем здесь мой Валерик?

— При сковороде, Ирина Кондратьевна, при сковороде. Вы же ею Никиту ударили? У человека едва череп не треснул. Разбойное нападение — это, знаете ли, подсудное дело. А уж залезть ко мне в квартиру — и вовсе взлом. А я вас порядочным человеком считала, — наигранно простодушно гнула свою линию Маша.

Ирина Кондратьевна все больше краснела, но не сдавалась.

— Машенька, я по-прежнему не понимаю, о чем вы говорите. Но мне как-то обидно, что вы подозреваете меня в таких ужасных вещах.

— Ирина Кондратьевна, стоит ли прикидываться? Вас видели. Вас и вашего сына. У меня имеются свидетели.

— Вот те на, — присвистнула Алла, приподнимая изящно подведенные брови. — Ирина Кондратьевна, да вы настоящая Мата Хари! Столько лет нам голову морочили, представлялись скромным работником архива.

— Погодите, Алла Юрьевна, — остановила ее Татьяна Константиновна. — Маша, это правда?

— Абсолютная. Имеется свидетель, который видел сына Ирины Кондратьевны в момент нападения на Никиту, а когда после нападения он садился в машину, свидетель смог разглядеть марку и номер машины. Да и с проникновением в мою квартиру все оказалось просто, нашлись свидетели и даже пальчики, — слегка приврала Маша.