Стивен Хантер - Я, Потрошитель

Вот она, Ирония, с прописной буквы, выделенная курсивом: Ирония! Это тотчас же оценит О’Коннор, а бедняга Гарри Дэм не поймет никогда. Мое лицо растянулось в улыбке. «Юнион Джек», развевающийся над полем битвы, затянутым пороховым дымом, в воздухе перемешались запахи крови и гари, пулеметы Гатлинга навалили груды черномазых перед колючей проволокой, офицеры приказали выкатить бочонки с пивом, и все ребята в красных мундирах повернулись к знамени и поднимают стаканы. Да, Джек, Джек и еще раз Джек, и тут, надеюсь, со мной согласился бы наш Бог и Спаситель Киплинг [23] Джозеф Редьярд Киплинг (1865–1936) – английский писатель; в своих произведениях тенденциозно прославлял «цивилизаторскую» миссию англо-саксонской расы по отношению к «отсталым» народам Востока. . Я понял, что имя у меня есть. Это было именно то, что требовали мои хозяева: идеальное имя, звучное, запоминающееся, легкое в произношении, по-настоящему британское, порождающее в сознании темные лабиринты Уайтчепела и острую сталь, вспарывающую алебастр шеи проститутки, и в то же время несущее в себе слабые отголоски сине-красно-белого флага, развевающегося над нашими зелеными полями и ханжеским благочестием. Я подарил миру Джека-Потрошителя.

30 сентября 1888 года

Боже милосердный, что за день! Удача едва не отвернулась от меня, мое спасение было сравнимо с чудесным спасением героев Майванда [24] В битве при Майванде 27 июля 1880 г., состоявшейся в ходе Второй англо-афганской войны, британская бригада была наголову разгромлена афганскими войсками. , я испытывал невероятное возбуждение духа и плоти, не говоря о страхе, превратившем мой желудок в свинцовую чушку. Мне пришлось отчаянно импровизировать, перекраивать план, идти на риск, держаться, полностью уповая на храбрость. И все-таки в какой-то момент я бежал от ребенка. Сейчас я пью бокал портвейна, чтобы взять себя в руки и изложить события последних нескольких часов.

А ведь все началось так хорошо!

На Коммершл я так никого и не нашел, поскольку выбор там был совсем небольшим. Я неспешно свернул на Бернер, намереваясь на ближайшем перекрестке повернуть направо, пройти по этой улице до следующего перекрестка и таким образом обойти вокруг квартала и выйти на новый заход по Коммершл. Но мне навстречу суетливо шагал молодой человек в нелепой охотничьей шляпе, со свертком в руке, весь какой-то взволнованный, словно он только что устроил катастрофу. Он проскочил мимо, даже не взглянув на меня, и только тут я увидел, от какой катастрофы он бежал. Это была женщина, из рабочих, невысокая. Она стояла на тротуаре, всей своей позой выражая разочарование. Не знаю, какая у них с этим молодым человеком случилась размолвка, но я посмотрел женщине прямо в лицо, она почувствовала на себе мой взгляд и посмотрела на меня, не тронувшись с места. Я фланирующей походкой, как мне это свойственно, приблизился к ней – добропорядочный джентльмен со свободной мелочью в кармане, решивший в поисках острых ощущений отправиться на свидание, – и женщина одарила меня улыбкой. Я строго кивнул. Мое лицо, оставаясь полностью подчиненным воле, будто озарилось изнутри похотливым сиянием. На самом деле это сияние говорило о жажде крови, но женщина этого еще не знала.

Сегодня вечером мне предстояло иметь дело с коротышкой. Должен сказать, по сравнению с Полли и Энни это был шаг вперед. У нее была такая внешность, что любой нормальный мужик, взглянув на нее, ощутил бы желание ее поиметь. Эта почти красота чуть было не привела к тому, что я не обратил на женщину внимания; к несчастью для нее, этому не суждено было случиться, ибо она одна испускала сигналы, говорящие о доступности. Она была вся в черном, эта женщина, словно уже надела траур по себе самой, избавляя всех от хлопот подыскивать одеяние для ее последнего наряда.

– А ты такая маленькая, милочка, – сказал я.

– Моих ног, сэр, хватит, чтобы обхватить вас за ляжки, – ответила женщина, – и они сильные.

Я уловил в ее голосе легкий налет чего-то иностранного, но не смог определить, к какому региону земного шара его отнести.

– Вот такое настроение по душе мужчинам! – сказал я.

Мы находились в ущелье темноты, поскольку в темноту был погружен весь Уайтчепел, так как отцы города не проявили щедрости в отношении газового освещения беднейшего района. На противоположной стороне улицы царило какое-то оживление; я увидел освещенные окна Клуба анархистов, куда недавно наведался, высматривая, что к чему. Мы прошли по Бернер, мимо вывески на фасаде «Международный клуб образования рабочих», внизу маленькими буквами перевод на идише. Яркий свет из окон второго этажа остался в стороне, потому что мы держались близко к стене здания. Услышав доносящиеся сверху буйные раскаты, я понял, что не за горами бесконечный хриплый припев «Интернационала».

Мы прошли мимо, и политический гвалт не то чтобы совсем умолк, но затих, превратившись в неясный шум. Впереди открылся проход между зданиями, а в глубине его, всего в нескольких шагах, двустворчатые ворота, исписанные неразборчивыми белыми каракулями. Поскольку я хорошо разведал местность, я знал, что там находится: несколько зданий сразу же за южной стеной клуба и «двор», где устроили свои мастерские шорник и скорняк; рядом заброшенное строение, в котором когда-то была кузница, затем конюшни, но теперь в нем обитали только одни крысы.

Здесь и будет конечная точка путешествия моей прекрасной. Ворота были не заперты, и мы, приоткрыв створки, проскользнули внутрь и оказались в узком проходе между зданием клуба и отстоящим от него меньше чем на пятнадцать футов жилым домом, где, всего в нескольких шагах от улицы, было темно как в царстве Аида. Нас поглотил мрак, и моя прекрасная взяла меня за руку – я постарался сделать так, чтобы она не нащупала зажатый в ней нож – и привлекла к себе, отступая к стене у самых ворот. Ее дыхание коснулось моей щеки, и она изобразила возбуждение – хорошая актриса, играющая свою роль до конца. Я уловил в ее дыхании аромат мяты – многие девушки жуют ее листья, готовясь к предстоящей работе.

Бледное лицо женщины было совсем близко; образ с полотна кого-то из Братства прерафаэлитов, возможно, Офелия на дне пруда – Элизабет Сиддал на знаменитом полотне Милле [25] Милле, Джон Эверетт (1829–1896) – английский живописец, один из основателей Братства прерафаэлитов, направления в английской поэзии и живописи второй половины XIX в. Одна из его самых известных картин – «Офелия», в основе которой сюжет «Гамлета» Шекспира. На этой картине изображена Элизабет Сиддал (1829–1862), известная натурщица, художница, поэтесса. , – такой естественный и в то же время призрачный, прекрасный, однако непостижимый, хорошо скрывающий свои тайны и не излучающий ни боли, ни страха, а только расслабленное удовлетворение. Я различил на этом лице следы улыбки, не натянутой, но искренней, ибо бедняжка знала, что монета, которую я ей дам, обеспечит ей комнату в ночлежке, что позволит отдохнуть перед тем, как завтра снова начинать борьбу, или стакан джина, что позволит забыть проведенный в борьбе день сегодняшний.