Стивен Хантер - Я, Потрошитель

Так случилось, что в тот вечер, 31 августа 1888 года, я вернулся в редакцию «Стар», чтобы состряпать заметку в двести слов об исполнении в концертном зале «Адельфи» сонаты Бетховена (Девятой, ля-минор, «Крейцеровой») пианисткой мисс Алисой Тёрнбулл и скрипачом Родни де Лион Бэрроузом. Сейчас эти имена, кроме меня, не помнит никто.

Я даже помню начало: «ТРЕБУЕТСЯ НЕДЮЖИННАЯ СИЛА ДУХА, – напечатал я прописными буквами на «Шолс и Глидден», – ЧТОБЫ ИСПОЛНЯТЬ СОНАТУ ДЛЯ СКРИПКИ И ФОРТЕПИАНО № 9 ЛЯ-МИНОР В ТЕМПЕ МОДЕРАТО, ПОСКОЛЬКУ ВСЕ ПРОПУЩЕННЫЕ И ФАЛЬШИВЫЕ НОТЫ СРАЗУ ЖЕ БРОСАЮТСЯ В ГЛАЗА, ПОДОБНО ФУРУНКУЛУ НА БЕЛОСНЕЖНОЙ ЩЕКЕ ГРАФИНИ».

Я продолжал в том же ключе, отметив, что мисс Тёрнбулл сорок лет, но она выглядит на все семьдесят, а шестидесятидвухлетний мистер де Лион Бэрроуз производит впечатление двадцатипятилетнего мужчины – который, увы, умер и был забальзамирован подмастерьем; и так далее на протяжении нескольких десятков едких строчек.

Я отнес три листка своего творения мистеру Массингейлу, редактору раздела театра и музыки, и тот карандашом разграничил абзацы, подчеркнул для операторов линотипа (славящихся своей дотошностью) все прописные буквы, которые должны были быть прописными, вычеркнул три прилагательных («цензура») и превратил один непереходный глагол в переходный (презрительно фыркнув, должен добавить), после чего крикнул: «В набор!», и какой-то юнец схватил листы, склеил их вместе, и, скрутив, засунул в трубку, которой предстояло быть вставленной в самое последнее усовершенствование, принятое в «Стар», – пневмопочту, а уже та в одно мгновение силой сжатого воздуха доставила трубку в наборный цех, расположенный двумя этажами ниже.

– Отлично, Хорн, – сказал он, обращаясь ко мне по имени, производному от моего творческого псевдонима в «Стар», поскольку мое собственное прозвище ни на кого не произвело бы впечатление. – Как всегда, остро и со вкусом.

Массингейл считал, что я гораздо лучше того типа, который считался основным, и тут с ним были согласны все, но поскольку я пришел после него, мне приходилось довольствоваться вторым местом.

– Сэр, если не возражаете, мне бы хотелось задержаться и прочитать гранки.

– Как тебе будет угодно.

Я отправился в буфет, выпил чаю, прочитал «Таймс» и последний выпуск «Блейкс компендиум» (любопытный материал о грядущем столкновении Америки и того, что осталось от бывшей Испанской империи в Карибском море), после чего вернулся в редакцию местных новостей. Просторное помещение ярко освещалось коксовым газом, однако в нем, как обычно, царил полный хаос. За столами редакторы разных отделов читали листки с отпечатанным материалом, исправляя, ужимая, переписывая. Тем временем за другими столами корреспонденты, склонившись над своими «Шолс и Глидден», издавали непрекращающийся стрекот. Облака дыма плавали из стороны в сторону, поскольку практически каждый из находящихся в помещении жег табак в том или ином виде, а сами лампы словно испускали какой-то пар, коагулирующий весь дым от сигар, трубок и сигарет в некую клейкую субстанцию, висящую в атмосфере.

Я прошел в противоположный конец редакции, петляя в узких проходах между столами, увертываясь от торнадо табачного дыма, обходя группки сплетничающих журналистов, всех в сюртуках и при галстуках, поскольку в те дни было принято именно так, и подошел к столу раздела музыки и театра. Увидев меня, Массингейл оторвался от работы. Его глаза, прикрытые зеленым козырьком, не выражали ровно ничего. Он указал на пирамиду гранок, насаженных на штырь.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я.

– Поторопись, сегодня мы должны закончить пораньше. Что-то назревает.

– Да, сэр.

Сняв гранки со штыря, я прочитал их, нашел несколько опечаток, в который раз размышляя, когда же мое блестящее литературное творчество сделает меня знаменитым, и вернул гранки Массингейлу. Однако тот уже не обращал на меня внимания. Вскочив с места, он вытянулся перед крупным мужчиной. У этого типа была такая борода, в сравнении с которой стыдливо меркнул скудный рыжий пушок, облепивший мой подбородок. От него исходило сияние полководца на поле битвы. Он был окружен толпой помощников, адъютантов и рассыльных, и вся эта свита застыла в подобострастном молчании перед его персоной. Мне потребовалось какое-то мгновение, чтобы охватить всю картину.

– Хорн, не так ли?

– Да, сэр.

– Что ж, мистер Хорн, – произнесла могучая фигура, просверлив меня насквозь своим обжигающим взглядом, – вы пропустили дефис в фамилии де Лион Бэрроуз.

Великан протянул мне листки с моим текстом.

– В фамилии де Лион Бэрроуз нет никакого дефиса, – возразил я, – даже несмотря на то, что все журналисты города его туда ставят. Они – идиоты. А я – нет.

Подумав немного, великан сказал:

– Вы правы. Недавно я встретил этого типа на одном приеме, и он только и делал, что жаловался на этот проклятый дефис.

– Вот видите, мистер О’Коннор, – вставил Массингейл, – он не совершает ошибок.

– Значит, вы очень привередливы насчет фактов, так?

– Я предпочитаю излагать факты правильно, чтобы мои начальники не принимали меня за ирландца, каковым я являюсь по происхождению, но никак не по характеру.

Я всегда стремился подчеркивать, что я протестант, а не католик, что я не тычусь в кормушку ирландского республиканизма и считаю себя англичанином до мозга костей, как по образованию, так и по политическим взглядам.

Это было крайне неуместно, учитывая происхождение О’Коннора, но я никогда не любил притворяться немым в присутствии сильных мира сего. Больше того, я до сих пор такой.

– Значит, вот какие мы дерзкие? Оно и к лучшему, это поможет тебе идти на всех парах тогда, когда другой вздумает отдохнуть… Надеюсь, ты еще и на руку скор?

– Эту записку я настрочил скорописью в трясущемся кэбе, – с гордостью сказал я. – Оставалось только ее перепечатать.

– Он прекрасно владеет скорописью, – подтвердил мистер Массингейл. – Наверное, лучше всех здесь.

Скорописи я самостоятельно выучился этим летом, стремясь к самосовершенствованию.

– Итак, Хорн, ты у нас занимаешься довольно легкомысленными делами, не так ли? Изредка рецензия на книгу, по большей части музыкальная критика, в основном вот такие глупости, да?

– В этом мире я чувствую себя уютно.

– Но ты чувствуешь себя уютно и на улице, в пивных, среди «фараонов», воров и проституток? Ты ведь не неженка, который грохнется в обморок за дверью гостиной знатной дамы?

– Я учился боксу у Нэда Корригана и могу прямым ударом левой снести сарай; при этом, как видите, нос у меня еще не сломан, – сказал я, для пущего эффекта добавив в голос немного ирландского акцента.