Стивен Хантер - Я, Потрошитель

Неужели он и есть наш Шерлок Холмс? И гениальный ум, которого все так долго ждали, наконец вступит в игру? Господи, как же я на это надеялся! Кроме того, жалкий честолюбец, я рассчитывал, что стану тем, кто все это запишет…

Через два дня я встретился с профессором Дэйром в клубе «Реформа» на Пэлл-Мэлл, рядом с «Клубом путешественников», в том районе в центре Лондона, где расположены самые шикарные клубы. Твидовый костюм Дэйра был просто великолепен, и опять его нисколько не волновало, какое впечатление он производил своими вьющимися светлыми волосами, орлиным носом, круглыми очками и общим обликом Портоса в окружении тел только что убитых гвардейцев кардинала.

– Садитесь, – сказал Дэйр, – и не обращайте внимания на всевозможных ирландских революционеров вокруг, поскольку они ни за что на свете не взорвут бомбу в единственном месте в Лондоне, где можно получить замечательное жаркое из ягненка.

– Поскольку в моей речи чувствуется слабый, но отчетливый дублинский говор, – заметил я, – они не взорвут это заведение до тех пор, пока я его не покину, из опасения – ошибочного, разумеется – погубить одного из своих.

Я знал, что здесь нет никаких революционеров, да и радикалов тоже, а есть лишь невыразительное и убогое племя неприкаянных либералов, желающих перемен со скоростью, лишь немногим превосходящей перемещение черепахи через пески Сахары.

Мы устроились в угловом закутке просторного зала, наполненного дымом сигар и трубок, среди роскошных стен, отделанных красным деревом, с книжными шкафами и портретами либералов, начиная с Анны Болейн, и Дэйр предложил мне сигару и херес. Первую я взял, от второго отказался.

– Вероятно, мудрое решение, – сказал профессор. – Слишком часто после ночи, проведенной вместе с другом «Джеком Барли», я просыпался в объятиях проститутки, которой обещал жениться и тем самым вернуть в общество. Поверьте, требуется нечто большее, чем фонетика, чтобы выпутаться из такого с нетронутой физиономией.

Я рассмеялся, в очередной раз восхищаясь остроумием, основанным на шоке, который мне нигде не приходилось встречать в столь чистой форме. Возможно, таким обладал Оскар Уайльд, ибо он тоже был острым ножом по отношению к условностям морали (и чем это для него закончилось, бедняга!). Мне тогда захотелось узнать, и я не знаю этого до сих пор, был ли знаком Уайльд с Дэйром, и если был, что от него перенял. Я знал, что сам многое перейму у Дэйра. И так оно и случилось!

– Итак, – начал профессор, – журналист-ирландец, в прошлом музыкальный критик, хочет получить разгадку тайны слова «Й-Е-В-Р-Е-И», не так ли?

– Я прочитал и услышал столько разных версий, что мне хочется чего-нибудь заслуживающего доверия.

– Значит, вы не верите в сатанинские и масонские ритуалы, старинное лондонское просторечие, писанину неграмотного остолопа, неспособного правильно написать слово из пяти букв, который, если его заставить, напишет вместо «собака» «С-А-Б-А-К-К-А»? Есть другие гипотезы?

– Кое-кто полагает, что это слово написано по-китайски. Точнее, это транскрипция китайского иероглифа. Другие считают, что оно родом из степей, где заканчивается Россия и начинается первобытная казацкая стихия. Все сходятся в том, что сердцем всего этого является язык.

– И я тоже так думаю. Действительно, главное – язык.

Раскрыв портфель, который я сразу не заметил, Дэйр достал книгу, не фолиант, а скорее тетрадь, толстый журнал, из тех, как я узнал впоследствии, которые являются неотъемлемой частью мира медицины и науки.

– Вот и ответ, – сказал профессор, – и примите мои поздравления с тем, что вы второй человек в Лондоне, кому он известен.

Я жадно схватил книгу.

– Страницы со сто тридцать второй по сто тридцать девятую, – услужливо подсказал Дэйр.

К сожалению, эти страницы оказались на немецком, как и вся чертова книга.

– Сэр, я не владею немецким.

– Ого, а мне вас расхвалили чуть ли не как гения…

– Я самостоятельно освоил скоропись, я могу читать по-французски, чему также выучился сам. Считается, что я обладаю остроумием и имею определенный потенциал как писатель. Но на этом все и заканчивается, увы.

– Ну хорошо. Журнал перед вами – это «Zeitschrift für vergleichende Augenheilkunde». Что легко переводится как «журнал сравнительной офтальмологии». На указанных страницах блестящий немецкий офтальмолог – то есть глазной врач – по имени Рудольф Берлин опубликовал результаты исследований, озаглавленные «Eine besondere Art der Wortblindheit (Dyslexie)». Для вас это хоть что-то прояснило?

Дэйр играл со мной как кошка с мышкой. Но он не собирался меня съесть – он хотел меня просветить. А для этого ему требовалось меня уничтожить. Вот как построено образование.

– Сэр, вы прекрасно понимаете, что нет, – ответил я.

– Я слишком много думаю о себе, не так ли? Я нахожу себя таким остроумным… Это всегда было для меня проблемой. Ну хорошо, название статьи герра доктора Берлина переводится как «Особый случай неспособности к чтению», а в скобках он предложил термин для обозначения этого расстройства, имеющего столь важное значение для нашего расследования.

– И это расстройство…

– Это расстройство обусловлено расхождением того, что видит глаз, и того, что получает мозг. Берлин назвал его «dyslexie», что на нашем более благозвучном языке звучит как «дислексия».

– Вы хотите сказать… – Я силился осмыслить услышанное.

– Я хочу сказать, что у нашего Джека расстройство, но это не глупость, безумство, аморальность или даже каннибализм, и хотя на самом деле он может обладать и всем этим, его расстройство по-научному называется дислексией. Он не способен к чтению.

Я кивнул, однако мой взор был затуманен недоумением.

– Скажем просто: он смотрит на буквы «Е-В-Р-Е-И» – и именно их и видит, но когда глаза передают эту информацию мозгу, она, искажаясь каким-то до сих пор не изученным путем, превращается в «Й-Е-В-Р-Е-И». И для него «Й-Е-В-Р-Е-И» – объективная реальность. Он не догадывается, что пишет неправильно, хотя, учитывая его зрелый возраст, предположительно ему известно о том, что у него определенные проблемы с правописанием и чтением, но поскольку до прошлого года определения этого расстройства не существовало, он всю свою жизнь тихо придумывал способы обойти эту проблему. Его друзья, родственники, общество, в котором он вращается, – никто не подозревает об этом расстройстве, потому что он научился чертовски хорошо его скрывать. И все же кое-что нам это дает. Например, Джек определенно не может работать в фирме или другом заведении, где требуется составлять грамотно написанные отчеты, что исключает практически любую научную деятельность, в том числе медицину. Тем самым отпадает теория о сумасшедшем хирурге. Расстройство закрыло Джеку дорогу в медицину. Следовательно, он занят каким-либо физическим трудом: он может быть полицейским, военным, возможно, землемером или архитектором. Может статься, расстройство не влияет на его способность обращаться с цифрами, поэтому он может быть инженером, розничным торговцем, фабрикантом, кем угодно. Возможно, он обладает ораторским мастерством и, следовательно, может быть адвокатом, торговым представителем, биржевым брокером, ведущим аукционов.