Стивен Хантер - Я, Потрошитель

Профессор показался мне весьма бодрым. По-видимому, он оставил позади весь ужас убийств, и я постарался настроиться на такой же веселый, жизнерадостный лад. Как всегда, он был в своем твидовом пальто, а его блистательную голову защищала от холода теплая шерстяная шляпа. Профессор курил трубку, щеки у него раскраснелись, и он излучал счастье и удовлетворенность. Кажется, я еще никогда не видел его таким умиротворенным, в полном согласии со всем миром.

– Да, Джеб. Будьте добры, объясните, что вам нужно. Я всецело в вашем распоряжении.

– Сэр, – начал я, ежась от холода. Мы стояли у калитки в деревянных воротах, ведущих во двор, где, кажется, уже целую вечность назад была убита бедняжка Лиз. – В ту ночь меня здесь не было, поэтому мне требуется определенная помощь, чтобы я смог составить связный рассказ. Это самое слабое мое место.

– Да, да, – сказал профессор. – Но только не забывайте, что и мне также еще не приходилось здесь бывать. Впрочем, надеюсь, вдвоем мы что-нибудь сообразим.

С этими словами мы вошли в калитку и оказались там, где встретила свою смерть Долговязая Лиз. Сейчас здесь все было прозаично и пусто: простой стык кирпичной стены с покрытием двора. Заглянув внутрь, мы увидели тесное пространство, едва ли заслуживающее название «двор», размерами вряд ли больше Миллерс-корт – лишь пустота между беспорядочным нагромождением строений, характерным для Ист-Энда, где каменщики возводили город без какого-либо плана, как им вздумается. Две маленьких мастерских, а чуть дальше – лестница, ведущая на балкон маленького жилого дома. Совсем ничего примечательного.

– Полагаю, это здесь, – сказал я, указывая на место, где, по всей видимости, была обнаружена Лиз, сразу за пределами дуги, описываемой открывающейся направо калиткой.

– Похоже на то.

– Джек убил Лиз, но не успел изуродовать тело. Его застал врасплох случайный свидетель, открывший ворота. Он застыл на месте. Возница, почувствовав странное возбуждение пони, спрыгнул с повозки и зажег спичку. Пятно света выхватило тело. Возница убежал за помощью, а Джек протиснулся в узкий промежуток между пони, запряженным в тележку, и воротами.

– Кажется, именно так все и было изложено в газетах, – подтвердил профессор. – У вас есть какие-либо другие мысли?

– Гм, – задумчиво произнес я. – Я просто удивлен тем, что Джека не заметили ни свидетели, ни подоспевшая полиция. Возница не мешкал. Он практически сразу же вернулся сюда вместе с еще тремя людьми из клуба, – я указал на двухэтажное здание, образующее северную границу Датфилдс-ярда, дверь которого находилась всего в двадцати футах от того места, где мы стояли. – Они выбежали из главного подъезда, выходящего на Бернер-стрит. В клубе было полно народу, поскольку там проходило какое-то анархистское сборище, и через считаные минуты все эти люди высыпали на Бернер и запрудили все вокруг. Тем временем прибыли «фараоны» – я имею в виду уличных констеблей, – а также прохожие с Бернер и с расположенной чуть дальше людной Коммершл. Так что это место едва ли можно было назвать безлюдным.

– Я не могу отвечать за то, что пишут газеты. Возможно, вам следует обсудить это с вашим другом Гарри Дэмом, когда он перестанет устраивать аутодафе для евреев. Но то, что вы сейчас описали, не кажется мне невозможным. Вспомните, Джек невысокого роста, поэтому пони его не испугался, приняв за ребенка, который не будет бить его кнутом. Джек достаточно щуплый, чтобы протиснуться между тележкой и воротами и быстро скрыться.

– Возможно, – с сомнением произнес я, – однако пони уже возбужден, уже на взводе, он чует запах крови. И мне кажется, что внезапное появление из темноты какой-то фигуры, пусть даже размерами с ребенка, должно было еще больше напугать и без того напуганное животное. Пони неминуемо должен был поднять шум.

– Кто способен проникнуть в мысли пони? – заметил профессор.

– Справедливо, – согласился я. – Но вам не кажется странным, профессор, что мы привязаны к единственному зданию в Лондоне, в котором регулярно собираются революционеры, агенты тайной полиции, шпионы – весь этот сумасшедший дом авторитарных режимов центральноевропейских стран и людей, мечтающих эти режимы свергнуть. Ведь это здание должно кишеть интригами, заговорами, всевозможными хитростями и уловками, не говоря про средства спасения и бегства, разве не так?

– Кто вам внушил эту мысль? – спросил профессор. – Она совсем не в вашем духе.

– Что вы, – сказал я. – Меня просто осенило.

– А… В любом случае, какая, в конечном счете, разница? У всех этих людей на уме одна только политика. Их нисколько не интересует человек, потрошащий шлюх, поскольку это никак не продвигает революционное дело. Эти люди другой породы.

– Совершенно верно. Однако у всех этих людей, к каким бы фракциям они ни принадлежали, есть одна общая черта, которую я бы назвал «страхом облавы». На них устраивали облавы, облавы навсегда запечатлелись у них в памяти, им приходилось спасаться от облав. Для них облава означает задержание, арест, тюремное заключение, ссылку или казнь. То есть крушение всего того, что составляет смысл их жизни. Наш мир очень опасный и хрупкий. Поэтому разве не разумно предположить, что эти люди должны были подготовить путь отхода из места своих сборищ? Они не из тех, кого можно запросто переловить словно крыс. Идемте, давайте проверим.

Мы вошли в здание, воспользовавшись незапертой дверью бокового входа из Датфилдс-ярда, и оказались в темном коридоре, который в одну сторону, судя по шуму печатных станков, вел к типографии, а в другую – к выходу на улицу, где в небольшом вестибюле была лестница, ведущая в просторный зал наверху. Там рабочие горланили гимн солидарности, так любимый радикальными организациями всей Европы. Пение было таким громким, что отголоски отражались от стен и потолков. Но вместо того чтобы присоединиться к героическому хору, я провел Дэйра к боковой двери. Она также оказалась не заперта благодаря блаженному убеждению анархистов в том, что любая собственность является воровством и поэтому не нужно ставить никаких препятствий на пути нуждающихся. Я определенно был нуждающимся. Эта дверь в свою очередь привела нас к короткой лестнице, спускающейся в подвал, где было то, что есть во всех подвалах: ящики, ржавый инструмент, всякий мусор, хлам, крысиные норы, паутина, пыль, затхлость.

– Едва ли это можно отнести к лондонским достопримечательностям, – заметил профессор.

– И все же давайте посмотрим, нет ли тут сокровища, которое можно найти в самом неожиданном месте.

Мы бродили по подвалу, и никто нам не мешал. Здесь было довольно темно, и мы постоянно на что-то натыкались.