Антон Чиж - Лабиринт Просперо

Мне остается уповать, что когда-нибудь я впишу в эти записки финал и будут знать правду. Пока мне остается делать ставки ради вашего удовольствия, дорогая Агата.

Одно меня радует: нашлось разумное объяснение вызывающему поведению Марго с отцом (или не отцом вовсе?). Как поступить барышне, если ее продают, словно рабочую скотину? Но не могу больше об этом…

Что еще вам описать? Погода за окном ужасная. Это не метель, а какое-то светопреставление. Снег бьется крупными комками, ветер воет так, что кровь стынет в жилах. А ночь непроглядна и темна, три не три ледяное окошко. Не найти лучшей погоды для преступления. Кажется, эту ночь я буду спать в одежде и с «браунингом» наготове. У меня дурное предчувствие. Простите, что пишу это. Будущее покажет, насколько моя интуиция меня не подводит.

Не желайте мне доброй ночи, дорогая Агата…

К ночи пансион протопили до домашнего уюта. Под напором непогоды двухэтажный дом стоял прочно и надежно, чуть поскрипывая, в нем было мирно и уютно.

Прежде чем подняться к себе, Ванзаров задержался в бельэтаже. Лилия Карловна жаловалась своей племяннице с редкими всхлипами. Из комнаты Веронина доносился кашель. Супруги Стрепетовы весело проводили время со смешками и кряхтением матраца. У двери Марго он задержался, но беспокоить девушку не посмел: кажется, она спала. Из номера Францевича слышался скрип половиц – ротмистр расхаживал в тяжких раздумьях. Навлоцкий звенел посудой и тяжко вздыхал. Ванзаров не забыл проверить камердинера: Лотошкин был у себя.

На верхнем этаже царил мир. Под дверью нотариуса виднелась полоска света. Месье бельгиец, кажется, делал гимнастику, ничем иным ритмичные звуки объяснить было нельзя. Меркумов веселил сам себя и громко наливал воду. В номере американца было тихо. Ванзаров даже прислонил ухо к дверному полотну. Легкие звуки говорили, что счастливый победитель готовится ко сну: шаркал тапками по полу и задевал полой халата ножку кресла.

Он открыл дверь ключом и лишь притворил ее. Нового послания не нашлось, сюда никто не заглядывал. Судя по ниточке, незаметно оставленной у порога. Зато в платяном шкафу имелась чудесная ночная сорочка. Подушки манили погрузиться в них. Одеяло шептало: «Укройся мной». За окном шуршал снег и стонала буря. Оставалось нырнуть в глубокий и блаженный сон. Что было непозволительной роскошью. Но свет надо было выключить.

Скинув сюртук с жилеткой, Ванзаров ближе к двери перенес столик с креслом и разместился в нем так, чтоб шея лежала на жесткой спинке. Было неудобно, лакированное дерево впивалось камнем, позвонки ныли, зато сон прогоняло надежно. Ноги в ботинках он невоспитанно закинул на столик, что, как известно, позволяют себе только американцы. Ванзаров старался не думать, а слушать. Звуков не было. Дом затих.

Через четверть часа внизу хлопнула дверь, с лестницы послышались спокойные шаги, затем скрипнул замок в номере Могилевского. Доктор отправлялся ко сну.

Ванзаров был уверен, что не спит. Он часто посматривал на часы, по которым время ползло улиткой, водил глазами по стенам, потолку и мебели, чтобы не смотреть в одну точку, шевелился и мучил шею. Ему казалось, что он слышит каждый звук. И только на секундочку смежит веки и снова откроет. Но в ночи так легко заплутать, никогда не поймешь: ты в темноте или темнота уже в тебе.

Он вздрогнул и очнулся. Кто-то осторожно и методично стучал в его дверь. Взглянув на часы, Ванзаров испытал чувство глубочайшей досады на себя: столько усилий и все зря – пролетел час, не меньше. Он вскочил и распахнул створку. В коридоре стоял Игнатьев. Нотариус был в ночном халате, из-под которого торчали голые ноги в шлепанцах.

– Что случилось, Владимир Петрович?

– Прошу простить… Но я решил… Такая странность…

– Да говорите же! – не выдержал Ванзаров, не замечая ничего подозрительного.

– У моего соседа что-то происходит…

Ванзаров не стал вдаваться в подробности, а подскочил к номеру американца и задержал дыхание. Это не требовалось. Звуки борьбы, хорошо знакомые, когда два крупных тела борются на ковре, и сдавленные хрипы доносились отчетливо. Он дернул ручку – дверь была закрыта. Быстро заглянул в замочную скважину: ключ с внутренней стороны. Оставалось колошматить кулаком в дверь, крича, чтобы немедленно открыли. Его попытка не прервала шум. В номере шла отчаянная борьба.

– Поднимайте всех! – крикнул Ванзаров.

Игнатьев совершенно растерялся.

– Кричите: «Пожар!»

Нотариус издал робкий звук сродни шипению утюга. Ванзарову пришлось терять драгоценные секунды и гаркнуть во все горло так, что Игнатьев схватился за сердце. Он уже примеривался, как высадить дверь, но нужны были несколько самых важных секунд, чтобы заметить, кто выскочит первым. Месье Пьюро не подвел. Он выскочил совершенно одетый, при этом правая рука его скрывала в кармане брюк что-то крупное. Бельгиец мгновенно оценил ситуацию и сделал шаг назад, что было чрезвычайно разумно: он видел всех и был недостижим.

С лестницы пулей выскочил Францевич. Револьвер он спрятал за спину, но маскировка это была сомнительная. Главное, чтобы не начал палить в кого попало. Доктор Могилевский, всклокоченный со сна, выбежал с босыми ногами, возмущенно спрашивая: «Что тут происходит?» Ванзаров еще заметил, как из номера высунулся Меркумов в ночной сорочке, но ждать больше не мог. Отойдя, сколько позволял коридор, он бросился на дверь. Удар плечом был столь силен, что петли вырвало с корнем. По инерции Ванзаров влетел в номер, догоняя дверь, и уперся ногой не хуже разъяренного быка, ставшего как вкопанный. Дверь повисла на щепках. Но было не до нее.

На ковре метался мистер Маверик. Он бился в конвульсиях, сражаясь с удушением и пытаясь сбросить противника. Противник был силен, и хватка его была железной. Американец хрипел и дрался из последних сил, но ничего не мог поделать. Его вертело с боков на спину и обратно, он толкался босыми пятками, но все было напрасно. Противнику оставалось совсем немного, чтобы довершить дело. Ванзаров был бессилен помочь: в комнате, кроме Маверика, не было никого. Халат его был сброшен комком, на нем остались только подштанники и простая холщевая рубаха. Маверик сражался отчаянно, но враг был невидим.

Могилевский грубо оттолкнул Ванзарова.

– Что стоите! – и прыгнул на извивающееся тело, стараясь прижать к полу. Это было непросто. Ванзаров бросился на помощь, ощутив, какой силой обладал американец. Помог борцовский захват, чтобы удержать его. Лицо Маверика было пунцовым от напряжения, рот широко раскрыт, глаза с лопнувшими сосудами, казалось, выпрыгнут из глазниц, щеки исполосовали ссадины. Он дышал надсадным рыком, вертел головой, пытаясь сбросить державших его. И внезапно обмяк. Показались слезы. Он посмотрел на Ванзарова осмысленным взглядом.