Антон Чиж - Лабиринт Просперо

КАЛИБАНЪ

ПРОСПЕРО

КАЛИБАНЪ

(Въ сторопу)

ПРОСПЕРО

Калибанъ уходитъ

Полоса рассвета разрезала белый мир надвое. Тучи отделились от льда. У залива появился светлеющий горизонт. Снег выпал целиком, утопив пушистыми волнами все. Ветер обессилел и затих до поры. Утро вступало тишиной. День обещал стать сверкающим в брильянтах мороза, как и должно быть перед русским Рождеством.

Доктор Могилевский возвращался в пансион усталым привидением. Впечатлений ему хватило надолго. Он не ожидал, что спокойная жизнь санаторного врача сыграет с ним злую шутку.

Оставшись наедине с телом, покрытым одеялом, в ночной тишине, он испытал приступ панического страха, с которым совладать не смог. Ему стало казаться, что одеяло чуть шевелится, слышались звуки с кушетки, каких не могло быть, и мерзкий холодок пробирался по спине. Не выдержав пытки, доктор распахнул форточку, чтобы не так набирался смрадный дух, и бежал из кабинета. Но и в коридоре не было покоя. Сидя в кресле, он не мог оторвать взгляд от двери. Ему казалось, что там слышатся тихие шаги и она вот-вот распахнется, и тогда… Могилевский не знал, что с ним будет, если вдруг… А в голове, как нарочно, вертелись слова Ванзарова про ожившего. От этого становилось совсем дурно. Ему казалось, что волосы его шевелятся сами собой, быть может, седеют.

Терпеть все это было невозможно и незачем. Разбудив Кабаниху, он приказал отнести тело в ледник. Его помощь не требовалась. Старуха справлялась сама. Могилевский шел за ней следом и клял себя последними словами. Он дал слово заканчивать с криминальными романами, а то воображение что-то слишком резвым стало. Только заперев ледник и отдав ключ Кабанихе, он ощутил облегчение. Но вернуться в пансион решился уже под утро.

Могилевский надеялся тихо пробраться в номер и забыться сном хоть на пару часов, пока не придет время идти на кухню снимать пробу завтрака. Он надеялся, что Ванзаров спит у себя. Как любой нормальный человек. Но «нормальный человек» было явно не про этого господина. Ванзаров сидел в холе этажа. Неловкого скрипа ступеньки было достаточно, чтобы на доктора уставились глаза в узком разрезе век. От взгляда этого Могилевский потерял присутствие духа, обретенное с таким трудом.

Между тем Ванзаров сладко потянулся, как кот, поспавший на печи, по-кошачьи потер ладошкой лицо, отчего усы его приобрели вид взволнованных кустов, и улыбнулся доброй, чистой, утренней улыбкой. Выглядел он свежим и бодрым, будто не проспал полночи в кресле.

– Доброе утро, доктор! – сказал он, так резко вставая с кресла, что Могилевский отпрянул. – Порядок навели?

Этот полицейский бодрячок был особенно неприятен, особенно таким утром, но поделать доктор ничего не мог, только молча кивнул.

– Чудесно… – Ванзаров, ничуть не стесняясь, все-таки врач, скинул пиджак и стал быстро расстегивать сорочку. – Вижу, за ночь хорошо выспались, подежурьте за меня минут пяток тут. Кресла у вас удобные…

Усталые синяки под глазами вряд ли говорили о хорошем сне, но спорить Могилевский не стал. Пусть делает что хочет. Лишь бы пристава здесь не было. Он покорно уселся на мягкую подушку и тут только понял, как устал…

Утро занималось, мороз покусывал голую грудь и спину, но было весело. Ванзаров медленно и глубоко набрал полные легкие жгучего воздуха и выдохнул облако пара. Шагнув до ближайшего сугроба, который вырос за ночь чуть не до колен, он схватил пригоршню сухого, пушистого снега и стал растирать кожу, фыркая бурно и хрипло. Снег летел с него хлопьями и серебрился в воздухе. Телу жалости не давали. Обжигающий снежок покрасил грудь пунцовыми пятнами, взялся за руки и хорошенько прошелся по плечам. В сугробе зияла дырка, а Ванзаров пыхтел разгоряченным конем. С него валил пар. Счастье свежего снега должно быть полным. И с разбегу он кинулся в соседний сугроб, как в омут, замахал руками, стал кувыркаться и раскидывать белые фонтаны, пока не разнес снежную горку в клочья. Так купается здоровое, сильное животное, веселый хищник, не знающий страха, владеющий собой и своими силами.

Могилевский с недовольством обозрел румяный торс, который Ванзаров не считал нужным скрывать.

– Вы что… в снегу барахтались?

– Водная процедура. Чтобы не возиться с умыванием… – ответил Ванзаров. – Украду у вас еще ровно три минуты…

И он вернулся ровно через три минуты. В свежей сорочке, подтянутый, бодрый и сильный. От него, как от печки, шло необъяснимое тепло мужской силы. Даже причесаться успел.

– Доктор, мне потребуется ваша помощь…

От такого предложения нельзя было отказаться. Ванзаров поманил и, прикрыв докторское ухо ладошкой, стал нашептывать указание. Могилевский слушал и не понимал, зачем все это. Но спорить не смел.

– Прямо в начале завтрака, – сказал Ванзаров.

– А если… – только начал доктор. Но ему тут же заткнули рот.

– Вы знаете, как отвечать… – последовал строгий шепот.

– Как прикажете, – доктор совсем сдался.

К нему была протянута ладонь.

– Извольте ключ от пансиона…

Могилевскому было уже все едино, он покорно выдал массивный ключ от нижнего замка.

– Благодарю, что подежурили, – сказал Ванзаров, не позволяя себе фамильярно похлопать по плечу. – Вам пора.

– Куда? – ошалело спросил доктор.

– На кухню. Пробу снимать. Завтрак скоро. Не хотите же вы уморить ваших гостей голодом?

Действительно, на часах было без четверти. Время пролетело, но спать хотелось ужасно. И деваться некуда. Могилевский побрел обратно. А Ванзаров, как ни в чем не бывало, уселся в кресло. Чтобы встречать просыпавшихся гостей.

Первым из номера осторожно выглянул месье Пуйро, криво улыбнулся на пожелание доброго утра и торопливо спустился вниз. За ним вышел нотариус, сухо кивнул и тоже скрылся. Меркумов, не торопясь, вышел из номера, удивился Ванзарову в кресле, ответил на пожелание доброго утра, спросил, не надо ли чем помочь, и только тогда с чувством выполненного долга покинул этаж.

Камердинер явился последним. Заметив снесенную дверь и господина в кресле перед ней, он попробовал сыграть в английского дворецкого с каменным лицом.