Антон Чиж - Из тьмы

– Нет, – прошептал Ванзаров.

– Господа, я все слышу! – крикнул Гурович. – Ну, как, Ванзаров, перехитрил я вас? Как вам мой сюрприз? Конечно, не чета вашим фокусам, зато с пользой…

– Что вы хотите? – спросил Ендрихин, не опуская оружие.

– Сделку! Что же еще!

– Заложницу на алмазы? Это слишком дешево, – сказал Ванзаров.

– Не так посчитал, Родион Георгиевич. Моя ставка сильнее: соучастница преступлений Некрасовой и вдобавок алмазы – в обмен на ваше молчание. Ваше общее молчание… И убийцу Некрасовой не найдете, само собой.

– С чего вы взяли, что эта девица – соучастница? – спросил Ванзаров.

– Это не девица, а Ирэна Заварская. И вы знаете, как она помогала моему погибшему агенту… Так как, господа? Договоримся?

Ендрихин повернулся к Ванзарову.

– Вы с ней знакомы? – тихо спросил он.

– В некотором роде… – ответил Ванзаров.

– Кто она для вас?

– На это так просто не ответишь… Даже психологика не поможет…

– Господа, у меня заканчивается терпение! – крикнул Гурович и легонько ткнул заложницу, чтобы она издала жалобный стон.

– Не подумайте, что лезу в вашу жизнь… – Ендрихин запнулся. – Я знаю ее, вытащил из-под лошади у театра…

– Благодарю вас, – сказал Ванзаров. – Так что будем делать?

– Вам решать.

– Мы договорились или ей конец? – крикнул Гурович. – Мне терять нечего…

Ванзаров положил ладонь на револьвер и мягко надавил. Ендрихин опустил его.

– Не презирайте меня, ротмистр…

По пустынным улицам разносилось цоканье копыт. Пролетка лениво катилась по сырым тротуарам. Ирэна забилась в угол диванчика и обхватила себя руками. Ванзаров сидел рядом с ней.

– Спасибо, что спасли меня… – сказала она.

– Вас спас не я, а ротмистр Ендрихин, – ответил сыщик. – Я не успел добежать, он оказался проворней.

– Я не про то… – Ирэна не знала, как сказать. – Значит, вы дважды спасли мне жизнь… Недавно я вас ненавидела, но теперь не знаю, как благодарить.

Ванзаров ощутил странный зуд, который бывает, когда надо выплеснуть усталость и отчаяние, но силы остались лишь на беседу.

– Я видел вас, но был так слеп, – начал он, не сдержавшись. – В театре вы были в меховом полушубке, блестящем от сырости. То есть не смотрели спектакль, а пришли к антракту. Я помнил вашу любовь к венецианским карнавалам, но отметал очевидное… У вас правый каблучок всегда был стерт, в снегу след ясный оставлен… Я это видел и не верил. И только когда нашел чинкуэду, появилась тонкая ниточка, связавшая вас с Некрасовой. Ее было не разорвать. Некрасовой нужен был помощник, чтобы загнать несчастных фабричных на шпагу и напугать дворника. Но главное: ей нужен был второй персонаж для картины, ожившей под луной… Вы ей помогали во всем. Что она вам сказала: борьба за свободу и прочие высокие идеи?

Ирэна шмыгнула носом.

– Это ужасно… – проговорила она. – Казалось так весело – играть призрака.

– Благодарю, что спасли мне жизнь на «Балу тишины»…

– Как узнали, что это была я? – спросила она невольно кокетливым тоном.

– Ваши духи трудно забыть…

– И папин меч не забыли?

– Нельзя забыть меч, которым профессор Заварский посвящал меня в рыцари науки. Это было так давно и так весело. У вас дома под Рождество…

– Чудесное время, – сказала она и прижалась к нему. – Его можно вернуть. Я ничего не забыла. И фото, которое подарила вам… Я была бы самой счастливой женщиной в мире, если бы все года, сколько мне суждено, провела с любимым человеком…

Ванзаров глубоко и медленно вздохнул.

– Вы полагаете, у нас могла быть счастливая семья?

– Самая счастливая… – Голос Ирэны дрогнул.

– Чудесная мечта.

– Мечта в любой миг может стать явью. Стоит вам захотеть…

– К сожалению, это невозможно, – сказал он.

– Почему же? Вас же не может сдерживать разница в возрасте? Это глупость, главное – любовь.

– Не смогу забыть, что спас соучастника преступления, – ответил он.

– Никогда?

– Никогда.

Ирэна посмотрела на него с таким отчаянием, что Ванзаров был в секунде от того, чтобы назвать все шуткой. Но он промолчал. Ирэна отвернулась. До ее дома они не проронили ни слова. У парадной она отказалась от поданной руки и сама спрыгнула с подножки.

– На прощание хочу, чтобы вы запомнили вот это… – Ирэна порывисто бросилась ему на шею, крепко поцеловала в самые усы и резко отстранилась. – Чтобы вы мучились всю жизнь. Отныне я ненавижу вас и проклинаю до конца дней ваших: чтобы у вас никогда не было такой любви, какой любила вас я…

Она убежала так быстро, что Ванзаров не успел ей ничего сказать. И теперь было уже поздно. Окончательно поздно. Он сел в пролетку и приказал ехать на Садовую.

Ванзаров поднялся по лестнице и отрыл дверь своей квартиры. Было не темно, но шедшего от заходящей луны света не хватало. Не раздеваясь, он прошел к книжному шкафу, залез в его глубины и достал фотографию на картонной подкладке. На снимке юная Заварская. Головка ее чуть повернута от объектива, а во взгляде столько веры и любви, сколько бывает только у шестнадцатилетних барышень.

Он перевернул снимок. На обороте виднелась дарственная надпись, которую он отчетливо помнил. Даже света не нужно было, чтобы ее прочитать: «Мое сердце навсегда принадлежит Вам. Придите и возьмите его. Ваша И.». Почерк был торопливым, но правильным. Как у девушки с хорошим воспитанием. Ванзаров подумал, что сейчас ему бы пригодилось умение плакать. Только этому искусству психологика не учила. Он засунул снимок обратно, в самый глухой угол шкафа, и дал себе слово забыть про него.

Найдя в кармане спички, Ванзаров зажег оплывший огарок свечи и достал из ящика стола чистый лист. Обмакнув перо в чернила, он не торопясь начал писать прошение об отставке на имя начальника сыскной полиции статского советника Чулицкого. Причиной отставки он указал личные обстоятельства. Закончив, поставил росчерк с полным чином и дату наступившего дня. Более служить в полиции Ванзаров не считал для себя возможным. Слишком дорогую цену ему пришлось заплатить за любопытство и любовь к закону. Честно говоря, они не стоили тех жертв, что пришлось принести. Боль в груди от двух выстрелов была меньшим злом из того, что ему пришлось пережить. На сим в карьере чиновника сыскной полиции пора было ставить точку. В этом Ванзаров не сомневался.

В ночь на первое мая того же года доктор Мазуркевич своим ключом открыл зарешеченную дверь отделения для беспокойных больных и зашел в палату. При нем был дорожный чемодан. Из него он достал пальто с воротником, шляпу с широкими полями и ботинки. Пилсудский переоделся быстро. Из палаты они вышли вдвоем. Дежурный надзиратель мирно спал на посту. Мазуркевич еще раз тихо отпер замок отделения и закрыл его окончательно. Не торопясь, они спустились по мраморной лестнице на первый этаж. Дверь парадного входа никто не закрывал. Никем не замеченные, они пересекли дорожку до главных ворот и вышли на набережную реки Мойки.