Борис Акунин - Внеклассное чтение. Том 2

— Сто тысяч долларов. Переведите прямо сейчас. Банковский адрес у меня в записной книжке…

— Нет! — крикнула Миранда. Не истерически и не жалобно, а властно — да, так, что все к ней обернулись.

— Он останется жив. Иначе вместо комбината вам будет хрен с кисточкой, ясно?

Если бы девочка говорила дальше, размахивала руками, визжала, ее, наверное, стали бы запугивать, но она больше не произнесла ни слова. Набычилась, выпятила вперед подбородок, и стало ясно, что нужно или убивать ее на месте, или соглашаться.

Жанна разглядывала Миру с интересом.

— В сущности, — протянула специалистка по любопытным ситуациям, — что он такого уж особенного знает? Ну, меня видел. Так не он один. Это ерунда. За мной гоняться все равно что за ветром в поле.

— Мне это не нравится, — качнул головой Ястыков. — Против моих правил. Он смотрел, слушал. Был лишний трёп. Нет-нет.

И тут Мира выкинула номер. Схватила со стола канцелярские ножницы, что было мочи оттянула свой розовый язычок и замычала — нечленораздельно, но смысл мессиджа был очевиден: сейчас отрежу.

Ястыков посмотрел-посмотрел на эту эффектную картину, поморщился.

— Ну вот что, Николай Александрович, — сказал он весомо и мрачно. — Если ваши дети станут себя плохо вести и вам захочется от них избавиться, просто расскажите кому-нибудь, всё равно кому, о том, что вы здесь видели и слышали. Я немедленно об этом узнаю и пойму ваш намек. Окей?

До сего момента Фандорин крепился, старался держаться мужчиной, а теперь побледнел, задрожал. Возвращение к жизни, на которой ты уже поставил крест, — процесс не менее мучительный, чем расставание с ней. Воспитанница Краснокоммунарского детдома только что совершила невозможное — добилась помилования для осужденного смертника. И как просто! Несколько коротких фраз, смехотворная выходка с ножницами, и ты спасен.

Во всяком случае, приговор отменен хотя бы на словах.

Ровно в полдень Фандорин поднялся на второй этаж «Кофе Тун», что на Пушкинской площади. Поискал взглядом Мирата Виленовича, не нашел.

За четырьмя дальними столиками сидели крепкие молодые люди в костюмах и галстуках, перед каждым нетронутая чашка эспрессо. Один приподнялся, помахал рукой. Николас приблизился, узнал: охранники из Утешительного. Тот, что подозвал его жестом, молча показал на пятый столик, расположенный между остальными. Ника кивнул, сел. Второй стул пока был пуст. Господин Куценко еще не прибыл.

Минуты три ничего не происходило, только подошла официантка и спросила:

— Вы вместе? Тоже эспрессо?

Он рассеянно кивнул, разглядывая охранников. Четверо не отрываясь смотрели вниз, на первый этаж, остальные внимательно наблюдали за соседними столиками.

В три минуты первого охранники, следившие за первым этажом, синхронно сунули правую руку под мышку.

Фандорин посмотрел вниз и увидел, что в стеклянную дверь входит Куценко. Он был в смокинге и белом галстуке — пальто, должно быть, оставил в машине.

Впереди предпринимателя шел Игорек, сзади двое телохранителей.

Брезгливо морщась на громкую музыку, Мират Виленович поднялся по лестнице. Охранники остались стоять посередине пролета, откуда просматривались подходы к кофейне, секретарь устроился в сторонке, за пустым столом, так что беседа двух отцов происходила тет-а-тет.

Обменялись рукопожатием. Помолчали.

Поймав взгляд, брошенный Фандориным на смокинг, Куценко угрюмо сказал:

— Я прямо из «Националя», с завтрака в честь немецкого партнера. Надо ведь делать вид, что ничего не произошло.

Хотела подойти официантка, подать Никин эспрессо, телохранители ее к столику не подпустили. Один взял чашку, поставил ее сам и тут же сел на свое место.

— Какая работа насмарку. — Мират Виленович смотрел на дымящийся кофе. Говорил медленно, словно через силу. — Гебхардт в шоке. Он принял ответственное решение, готов вложить в проект огромные деньги и не понимает, с чего это вдруг я стал вилять. А объяснить нельзя… Ох, Ясь, Ясь. — Куценко передернулся. — У вас когда-нибудь был враг? Настоящий, на всю жизнь. Который снился бы вам с детства почти каждую ночь?

— Бог миловал.

— Ну, тогда вы меня не поймете. Ладно, извините. Это к делу не относится… Во-первых: как они обращаются с Мирой?

— Нормально. Нас держат в разных комнатах, но перегородки там тонкие, современные. Я бы услышал, если что.

— Что за место?

— Мне в машине завязывают глаза и надевают наручники. Многоэтажный дом, где-то на окраине. Точнее не скажу.

Куценко кивнул, будто именно такого ответа и ждал.

— Хорошо. Теперь условия. Чего конкретно он хочет?

— Заседание по тендеру на покупку Ильичевского химкомбината начинается завтра в десять. Насколько я понял, будет нечто вроде аукциона. Стартовая цена назначена…

Николас наморщил лоб, боясь перепутать цифры.

— 80 миллионов, — подсказал Куценко. — Для Яся верхняя планка — 95 миллионов. Это всё, что он смог мобилизовать. Я с помощью «Гроссбауэра» его легко забил бы. Что нужно Ясю? Чтобы я не явился?

— Нет. Вы один из ключевых соискателей. Если не придете, аукцион могут перенести на другой день. Чиновники из Госкомимущества побоятся, что их потом заподозрят в нечистой игре. Поэтому Ястыков хочет, чтобы вы пришли и приняли участие в торгах. Довели цену до 85 миллионов и потом отступили. Как только тендер завершится, Ястыков позвонит, чтобы нас с Мирой отпустили.

Мират Виленович скрипнул зубами.

— Хочет взять такой куш за 85 лимонов? Губа не дура. «Ильич» тянет самое меньшее на сто двадцать. Мне бы только сдержаться, когда я его завтра увижу… Теперь о главном. Как по-вашему, он выполнит обещание или всё равно ее убьет?

Предприниматель старался говорить бесстрастно, но в конце фразы голос все-таки сорвался.

— Зачем? — потрясенно воскликнул Николас. — Если он своего добился!

— Вы опять не понимаете. Это не только бизнес, это личное. Ясь мечтает меня растоптать, и теперь у него есть такая возможность. Он не просто срывает куш. Он губит мою репутацию перед главным партнером. А сладостнее всего ему будет, если он разобьет мне сердце…

Куценко снова запнулся.

Николаса поразил мелодраматический оборот речи, совершенно неожиданный в устах столь респектабельного господина. Жанна говорила про моторчик, который движет каждым человеком. Каким же топливом питается неистовый двигатель этого Наполеона от медицинской индустрии? Что если Мират Виленович всю жизнь, с пятого класса, несется наперегонки с мальчиком-мажором? А тот всё кормит и кормит его грязной промокашкой…

— Отправляйтесь в «Пушкин», — прервал психоаналитические размышления Фандорина владелец «Мелузины», — Мне нужны твердые гарантии, что Мира останется жива.