Борис Акунин - Внеклассное чтение. Том 2

Она протянула руку, чтобы взять Николаса за полу пиджака. Он хотел отбросить узкую, быструю руку, но только рассек рукой воздух, а наманикюренные пальцы цепко ухватили его за нос и дернули книзу, так что магистр сложился пополам.

Второй рукой Жанна ухватила его за ремень брюк, оторвала от пола, швырнула на живот.

Ударившись локтями и коленями, он перевернулся на спину, но встать не успел. Маленькая ступня прижала его к паркету, вырваться из-под этой стальной пяты было невозможно.

Как кошка с мышонком, мелькнуло в голове у пропадающего Николаса. Силы в руках уже не оставалось.

— Бык повержен, — объявила Жанна. — Внимание! Завершающий удар.

Села побежденному на грудь. Наклонилась, шепнула:

— Сейчас умрешь. Поцелую, а потом умрешь.

Он ощутил на горле ледяные пальцы и увидел совсем близко два неистово сверкающих глаза с черными змеиными точками посередине.

Просипел:

— Я бы предпочел наоборот.

Шутка, прямо скажем, была не Бог весть, даже с учетом крайних обстоятельств, но Жанну она почему-то ужасно развеселила.

Женщина-вамп издала горловой, булькающий звук, глаза ее расширились, как бы от радостного изумления, а красные губы приоткрылись, и из них на под бородок полилась алая, пузырящаяся жидкость.

Не пытаясь разобраться в природе этого загадочного явления, а лишь пользуясь тем, что хватка на горле ослабела, Николас отдернул голову, чтобы кровь не пролилась ему на лицо.

Увидел сверху, над Жанной, Утконоса. Он стоял и, наморща лоб, смотрел на свою правую руку.

В руке у Утконоса был всё тот же ножик. Только лезвие из светлого стало темным.

Он вздохнул, наклонился, рывком поставил Фандорина на ноги. Жанна опрокинулась на пол, ее рука откинулась в сторону, блеснув серебристыми ногтями.

— Вы работаете на Мирата Виленовича, да? — спросил Николас убийцу.

Тот помотал головой, вытер нож о блузку мертвой женщины. На белом шелке осталось две длинных алых полосы.

— Тогда… тогда почему?

Утконос почесал бритый затылок, нехотя ответил:

— Не знаю… Наверно, потому что хреновый из меня профессионал. Вот Макс — другое дело.

Он склонился над своим поверженным напарником, стал щупать ему пульс на шее.

— Я не понимаю, — всё не мог опомниться Ника. — Так вы не человек Мирата Виленовича?

— Нет. Я просто человек. Сам по себе. Угу, вроде жив…

— Правда? — обрадовался Фандорин. — Я его не убил?

— Нет. Оклемается.

— Коля! — закричала через дверь Миранда. — Ты живой? Коля!

— Да-да, — нетерпеливо откликнулся он. — Анатолий, почему вы это сделали? Я думал, вы…

Фандорин не договорил, потому что не сумел подобрать правильных слов, но Утконос понял и так.

— Ты думал, я пень безухий? Нет, Коль, я давно к тебе приглядываюсь. Правильный ты мужик. Пацаненка тогда на шоссе спас. И вообще. Говоришь по делу. Правду ты сказал — потом сам себе печенку выгрызу. Главное, девчонка-то чего ей далась? Ну, замочи ее, чтоб не заложила или в отместку. А мучить зачем?

Толя открыл комнату, где была заперта пленница, и немедленно получил удар дверью по носу. В холл стремглав вылетела Мира, мельком взглянула на следы побоища и бросилась к Николасу.

— Уроды! Козлы! Что они с тобой сделали! Тут больно? — Она потрогала его щеку, отняла пальцы — они были красными. — А тут?

— Да ерунда, ссадины, — ответил Ника, чувствуя себя персонажем из голливудского фильма. (Are you okay? — I'm fine. И небрежно размазать кровь по лицу.)

— Валить надо, — сказал Толя. — Ты правильно говорил. Ястыков за облом с нас спросит.

Мира посмотрела на Утконоса, перевела взгляд на Фандорина.

— Он что, за нас? — Николас кивнул. — Его папа подослал, да?

— Нет. Твой папа… купил Ильичевский комбинат…

Сказал — и отвернулся, чтобы не видеть ее лица. Мира шмыгнула носом. Плачет?

Нет, ее глаза были сухими, только блестели ярче обычного.

— Тогда почему он нам помог? — шепнула она Николасу на ухо.

— Потому что слово эффективнее кулака, я тебе это уже объяснял.

Она взяла его за руку, посмотрела на разбитые костяшки:

— Оно и видно. — И вдруг поцеловала его окровавленные пальцы, а потом расплакалась.

Толя тронул Фандорина за плечо.

— Всё, ноги. Макс пускай сам. Он скоро очухается. Калач тертый, выкрутится.

У подъезда Утконос быстро повертел головой вправо-влево, сунул Николасу пятерню.

— Ладно, Коля, бывай.

— Ты куда теперь?

— На Кавказ подамся. К абхазам или в Махачкалу. Там работы много.

Он поднял воротник куртки, кивнул Мире и, перепрыгнув через заборчик, двинул прямо сквозь голые кусты. Закачались ветки, потом перестали. От плохого профессионала по имени Толя осталась только цепочка рифленых следов на снегу.

— А мы куда? — спросила Мира, размазывая слезы. — К папе, да? Или куда?

К папе хорошо бы — чтоб задать ему пару вопросов, подумал Николас. Но сказал не так:

— Пока не знаю. Главное — подальше отсюда.

Быстро шли по Кимринской улице. Мира еле поспевала за размашистым шагом учителя, вынужденная то и дело переходить на бег.

Фандорин через шаг оглядывался назад, голосуя автомобилям.

Первым остановился фургон «газель».

— Куда надо? — спросил шофер.

— Куда-нибудь подальше, — пробормотал Николас, нервно глядя на вылетевший из-за поворота черный джип. Вспомнив, что по мобильному телефону можно определить местонахождение, вынул аппарат из кармана, потихоньку бросил под колесо.

— За стольник докачу хоть до Ерусалима, — весело предложил водитель. Джип пронесся мимо.

— Куда-куда? — уставился Ника на шутники. — До Иерусалима?

— Ну. В Новый Ерусалим, свечки везу.

А, это он про Ново-Иерусалимский монастырь, дошло до Николаса. Вот кстати. Оттуда и до Утешительного недалеко.

Хотя это еще надо было подумать, ехать в Утешительное или нет…

Вот по дороге и подумаю, решился Фандорин.

Сели, поехали: веселый шофер — слева, пел про батяню комбата и товарища старшего сержанта; Николас — справа, думал про Мирата Виленовича и Олега Станиславовича;

Мира — посередине, всхлипывала и шмыгала носом.

Так, каждый при своем занятии, и катили до самой Истры.

Купол Воскресенского монастыря — пузатый, несуразный, не похожий ни на одно известное Николасу творение православной архитектуры — засверкал позолотой над полями задолго до того, как грузовичок подъехал к тихому городку. Заглядевшись на диковинную конструкцию, Фандорин на минуту отвлекся от насущных мыслей, вспомнил жестоковыйного патриарха Никона, который затеял в дополнение к Третьему Риму и даже в затмение оного воздвигнуть новый Господень Град. А поскольку ни патриарх, ни его зодчие в Святой Земле отродясь не бывали, то черпали сведения с европейских картин, на которых Иерусалим изображался в виде фантастического златобашенного бурга готико-мавританского обличья. Как это по-русски, подумал Николас: материализовать заведомую европейскую химеру. Но лучше уж монастырь, чем логический немецкий парадиз в одной отдельно взятой нелогической стране.